Аукцион невинности. Его трофей (СИ) - Покровская Татьяна Евгеньевна

Он кривит губы, и меня пробирает холодом по позвоночнику от копчика до затылка.

— Если ты остаёшься рядом со мной, — продолжает Адам, — меня очень даже устроит, если причина этого будет в страхе. Передо мной. Достаточно напугал? Донёс мысль?

Я вдруг понимаю, что во время его тирады просто не дышала. Жуткий он чёрт, всё-таки.

Киваю.

— Что ты поняла?

— Что нужно держаться рядом с тобой.

— Почему тебе надо держаться рядом со мной?

— Чтобы выжить.

— Умница. Помни это. Всё время. Ни шагу от меня.

Мои губы начинают дрожать, из глаз текут слёзы.

— Поняла меня? Не слышу!

— П-п-поняла… — еле слышно шепчу я.

Он рассматривает меня, на его лице проскальзывает гримаса, будто от зубной боли, но мне кажется, что мне показалось: у него снова спокойное бесстрастное лицо, холодный взгляд.

Адам выпрямляется, садится в кресло рядом со мной, пристёгивается и закрывает глаза.

Смотрю на него, пытаясь подавить слёзы, но они текут. Всхлипываю едва слышно, растираю слёзы по щекам, я напугана до чёртиков, пальцы дрожат, я не знаю, я точно этого всего не выдержу.

Лицо Адама с закрытыми глазами спокойное, только у челюсти катаются желваки.

— Вика, — говорит он спокойно с закрытыми глазами. — Я надеюсь, ты услышала главное. Когда всё закончится, я тебя отпущу. Пока всё не закончилось… Думаю, ты поняла. Поняла же?

Судорожно втягиваю воздух.

— Поняла, Адам, — тихо отвечаю я. — Всё поняла.

38. Откровения

Тенью следую за бесстрастным свирепым Адамом.

Его ярость спрессована под маской невозмутимости, но легко читается всеми, кто подходит к нему с флешками, подаёт еду в ресторане, открывает дверь автомобиля и даёт ключи от очередного номера-люкс.

Москва сливается для меня в единое серое пятно.

Автомобили, гостиницы, больницы, рестораны, снова автомобили.

Мы почти всегда молчим. Адам касается меня редко: сам меня пристёгивает и на лестницах крепко держит за руку. Спим в разных спальнях.

Я занимаю время тем, что тыкаю в проверенный людьми Адама планшет в тупые игрушки типа шариков, читаю классику русской и зарубежной литературы из огромной папки на том же планшете, или слушаю музыку и смотрю фильмы, тоже загруженные на планшет.

Никого доступа в интернет. Адам даже фотоаппарат у меня забрал. Планшет — единственное развлечение.

Теперь у меня есть бессонница. Частенько просыпаюсь ночью от неясной тревоги и подолгу стою у окна. Иногда прокрадываюсь на кухню мимо кабинета — мы всё время останавливаемся в дорогих апартаментах, больше напоминающих огромную квартиру с несколькими спальнями, кухней и кабинетом — так вот, в кабинете Адама всегда до глубокой ночи горит свет.

Я вообще не знаю, сколько он спит. Потому что в его кабинете по ночам всё время горит свет. А будит он меня лично по утрам.

— Уже утро, Вика, — говорит он каждый раз, стоя в дверях. — Одевайся, нам пора. Позавтракаем позже.

Долбанный день сурка. Одно и то же.

Этой ночью всё-таки привычный круг разрывается.

Этой ночью мне снится кошмар. Нормальный такой кошмар, качественный. За мной кто-то гонится, я не знаю кто, бегу по длинным коридорам в страхе и ужасе, и слышу тяжёлый бег за спиной. Бегу и бегу, задыхаясь, взбегаю по лестницам, дёргаю закрытые двери, спускаюсь вниз, и никак не могу найти открытую дверь.

Наконец мне кажется, что я нашла выход, что вот она, свобода от липкого страха, но дверь оказывается заперта, я дёргаю её, дёргаю, и тут на неё падает огромная тень, я кричу, дёргаю и дёргаю дверь, захлёбываюсь в крике.

Меня хватают сильные руки, я с истошным криком пытаюсь вырваться, но он слишком силён.

— Тихо, малышка, проснись, это сон, Вика, проснись. Ты спишь, проснись, маленькая, всё-всё, сон это, ты в безопасности, никто тебя не обидит, просыпайся, ну же.

Открываю глаза, продолжая вырываться, вдруг замираю, осознавая себя. В спальне темно, дверь распахнута, из коридора на кровать падает свет, я смотрю в синие глаза Адама, он сидит на кровати, держит меня крепко, тревожно всматривается в моё лицо и продолжает уговаривать меня:

— Вот так, умница, сон это, всё хорошо, никому не дам тебя обидеть. Ну всё-всё, просто сон.

У меня в голове что-то переклинивает, обхватываю его руками и начинаю рыдать, громко, взахлёб, прижимаюсь к нему, большому, сильному, тёплому, жалея, что мои рыдания заглушают его голос, и я лишь отрывками слышу его слова.

— Маленькая моя, поплачь, достаётся тебе. Вика моя, малышка… Сокровище моё, дурак я, чёрт, не досмотрел. Идиот конченный… Маленькая моя, ну всё-всё. Никто тебя не обидит. И я не обижу. Ни за что не обижу больше. Вика моя…

Он шепчет, гладит по голове, укачивает, и я всё-таки затихаю в его руках, только всхлипываю иногда.

Адам тоже перестаёт шептать, берёт меня на руки, садится на кровать и устраивает меня у себя на коленях, прижимая к себе, держит бережно, гладит, целует волосы… и я всё больше и больше расслабляюсь в его руках.

— Зачем пришёл? — говорю, и сама удивляюсь, насколько тихо и бесцветно звучит мой голос.

— Ты кричала во сне, — отвечает он глухо. — Давно у тебя кошмары?

— Кошмар только сегодня, — мстительно говорю я, — но вообще я рада, хоть поспала. Так-то у меня бессонница адовая. Или адамовая, тыж тоже ею балуешься, вот, подцепила от тебя.

Думала разозлится, мне очень хотелось сейчас выбесить его, чтобы оставил меня в покое, это просто невозможно, что он меня сейчас так бережно обнимает, и все эти слова… Он же не может это всерьёз.

Адам молчит, дышит глубоко и размерено, держит меня в руках, поглаживает по голове.

— Нахрена ты пришёл сейчас, Адам? Вот нахрена? — у меня снова проступают злые слёзы. — Всё же понятно было, зачем наговорил мне это всё…

— Наговорил, что думаю, — сказал он жёстко и тут же добавил мягче: — Я идиот, Вика, недооценил твоё состояние. Я думал, ты спокойно ждёшь, когда всё закончится, и я тебя отпущу, а ты…

— Что всё, Адам? — перебиваю я его. — Что закончится? Я же ничего не знаю!

Я перехожу на крик, начинаю вырываться, он меня отпускает, я отбегаю от него на середину спальни.

— Что я должна думать? — всплёскиваю я руками, — вот нахрена ты это всё?..

Снова начинаю плакать, Адам неуловимо быстрым движением — какой же он всё-таки быстрый чёрт — оказывается рядом и обнимает. Дёргаюсь, пытаюсь вырваться, но он держит меня крепко.

— Вика, послушай меня, — говорит он тихо и твёрдо.

Почему-то от этого тона я вдруг замираю, стою, затаившись.

— Выслушаешь?

В тоне его голоса слышится что-то новое, совершенно мне незнакомое, что-то, что заставляет меня кивнуть и прислушаться.

— Да, Адам. Выслушаю.

Он обнимает меня крепче, утыкается лицом в мои волосы, начинает говорить очень-очень тихо, едва слышно, но предельно чётко, так, что несмотря на громкий стук его сердца, я разбираю каждое слово.

— Прости, что напугал. Боюсь за тебя. Римма и Сергей… Их еле вытащили. Я… Ты важна для меня. Вика, ты даже не представляешь… Хотя откуда тебе представить, если я не рассказываю?

Он глубоко вздыхает, чуть ослабляет хватку, гладит меня по волосам и спине.

— Ты очень важна мне, малышка. Пока не могу тебе всего рассказать. Надо бы. Я очень хочу. Но пока нельзя. Приходится держать в уме, что если не уберегу… Если ты будешь знать мало, есть шансы тебе легко отделаться. Нельзя тебе знать пока. Нельзя. Я справлюсь, Вика. Ради нас. Потерпи, пожалуйста. Я…

— Адам, — перебиваю я, не слушая, что он там несёт, — пугать меня нахрена было?

Меня уже трясёт, вот ведь защитник нах нашёлся. С чего его вдруг на откровения пробило?

— И вообще, с чего сейчас?.. — решаюсь озвучить вслух.

— С того, что я щас чуть не сдох, когда твой крик услышал, — усмехается Адам.

Он поднимает меня, усаживает на кровать, садится передо мной на корточки так, что свет из коридора падает на его лицо, смотрит мне в глаза снизу вверх.