Бартл Булл - Отель «Белый носорог»
Рядом с Энтоном цыгане-барышники показывали бдительным крестьянам двух гарцевавших кобыл. Каких-нибудь пару недель назад это были измученные клячи с ободранной шкурой и пустыми глазами, выдававшими привычку к тяжкой работе. Зато теперь кобылы лоснились, словно от сытой, довольной жизни. Один цыган, щеголявший в высоких сапогах, плисовом жилете и длинном черном пальто, с небрежным видом потер перед мордой лошади пригоршню камешков-голышей. Глаза животного загорелись. Кобыла дернулась и вскинула голову с живостью годовалого жеребчика. Каждый день этот мошенник трещал у нее перед носом галькой в жестянке, доводя до безумия. Другая кобыла резко всхрапнула и раздула ноздри. Энтон знал: ее свежее дыхание — от розмарина, который ей натолкали в специально просверленные отверстия в зубах. А еще он видел, как барышники натолкали лошадям под хвост имбиря: от этого лошадь рвалась встать на дыбы и гордо задирала хвост.
Он с ужасом думал о том, что будет, если какой-нибудь крестьянин разоблачит цыган на глазах у Стоуна.
Стоун заметил его и принужденно улыбнулся.
— Надо же — Райдер! Как там наша коллекция?
— Кто-то их все разбил. Куница, наверное.
Стоун отвернулся и помахал кому-то в толпе. И ушел, как другие. Для цыган, подумал Энтон, я — гаучо. Для друзей Стоуна — цыган или неотесанная деревенщина. На глазах выступили жгучие слезы унижения.
В Африке все будет по-другому. Но при всем страстном желании начать новую жизнь, Энтон почувствовал спазм в желудке: в зареве рассвета обозначилась Танганьика.
Отчаянно стремясь сойти на берег в Даре и зная, что стюарды уже не так нужны, Энтон сказал первому помощнику капитана, что он опытный портовый рабочий. Помня, что парню не заплатили, помощник не опасался, что он сбежит. А поскольку рука у Энтона была на перевязи, этот доброжелательно настроенный офицер поручил ему руководить одной из разгрузочных бригад, когда судно встанет на якорь.
Вскоре после рассвета «Гарт-касл» пришвартовался возле старого немецкого пирса, на чьей каменной поверхности до сих пор были видны следы от попадания снарядов с британских крейсеров, штурмовавших гарнизон фон Леттова в 1914 году. Энтон увидел узкие рельсы, на которых ждали своего часа легкие подъемные краны. Группки мускулистых африканцев с лоснящейся кожей стояли вокруг, готовые немедленно приняться за работу.
Мгновенно открыли люки; заскрипели лебедки; стрелы корабельных кранов вынесли контейнеры с бензиновыми двигателями и гигантские катушки медного телеграфного кабеля. На причале Энтон расставил по местам дюжину рослых африканцев во главе с десятником — арабом, немного говорившим по-английски. Нужно было рассортировать и уложить груз, пока приемщики подпишут транспортные накладные. Денек выдался жаркий. А в конце рабочего дня первый помощник отозвал Энтона в сторонку.
— Пошли, Райдер, пропустим по стаканчику. А потом я покажу тебе, что делать завтра.
Энтон небрежно (однако позаботившись о том, чтобы из кармана не выпал подаренный Стоуном «Дэвид Копперфилд») перебросил куртку через плечо и последовал за первым помощником капитана мимо отеля «Кайзерхоф» и ряда магазинов с белеными стенами и тонкими деревянными колоннами. Владельцы — арабы и индусы — наперебой предлагали прохожим-англичанам медные подносы, отрезы набивного ситца и фигурки из слоновой кости. Шагнув на тротуар, первый помощник капитана провел Энтона через занавес из разноцветных бус в прохладное помещение, куда свет проникал сквозь щели в толстых, оштукатуренных стенах. Там они увидели судового врача: восседая на парчовой подушке, он помешивал пальцем напиток и выражал восхищение серебряными браслетами, которые держала на подносе арабка в чадре.
— Добро пожаловать в бар «Рамси», — приветствовал их доктор, поглаживая ногу женщины; она же не обращала на это ни малейшего внимания.
Они подсели к доктору за низкий медный столик.
— Что здесь подают? — полюбопытствовал Энтон.
— Все, о чем только может мечтать нормальный мужчина. — Врач просунул одну руку между ниспадающими полосками хлопковой ткани, закрывавшими пухлый зад арабки. «Неужели ей это нравится?» — подумал Энтон, имея в виду главным образом то, что палец у доктора — в виски. — Они работают даже во время артиллерийского обстрела. Бывало, только колбасники выйдут и запрут за собой заднюю дверь, как старик Рамси раздвигает бусы и впускает посетителей-англичан. Виски?
— Пиво, пожалуйста. — Энтон вздрогнул, услышав женский смех в соседней комнате.
— Хочешь заглянуть туда?
— Лучше пошли, салажонок, отдохнем перед завтрашней сменой, — вмешался первый помощник капитана, залпом опорожняя свой стакан и поднимаясь из-за стола. — А то этот старый развратник доведет нас до беды.
Офицер подвел Энтона к узкому длинному строению, где располагался товарный склад. Они постучали кулаками в дверь с латунными ручками, и старый араб с седой бородкой клинышком впустил их внутрь. На старике было что-то вроде белого балахона, подпоясанного шелковым кушаком. Держа над головой масляную лампу, он пристально вгляделся в посетителей. Первый помощник капитана представился.
Араб повел их на склад. Когда глаза Энтона привыкли к темноте, он различил несколько вделанных в стены железных колец, с которых свисали ржавые цепи и что-то похожее на кандалы. Многие доставали до пола, но попадались и короткие, легкие — как будто предназначенные для детей. Вдоль стен бежали пустые каменные желоба, как в коровнике.
— Невольники, — с усмешкой объяснил араб. — Черное золото. Но это уже в прошлом. — Он снял с крюка длинный гибкий кнут с острым концом.
— Любимый школьный учитель моего отца, эфенди, вырезал это из хвоста морского дьявола — гигантского ската.
Старик сделал неуловимое движение рукой. В воздух взметнулась пыль. Щелчок кнута показался Энтону оглушительнее выстрела.
— Во времена моего отца, — продолжал сторож, — по этим желобам бежала жидкая каша. Не пропадало ни капли. И ни одно место не пустовало. Их были сотни — каждый в воротнике и браслетах. Бурунди, нгони, даже вагого. Однако потом ваш королевский флот покончил с этой профессией. Весьма печально. Теперь у нас есть только белое золото — слоновая кость, — но даже его не удается вывозить из-за вашей нечестивой войны.
— Завтра удастся, — посулил первый помощник капитана.
Араб поднял лампу. Затрепыхались и разлетелись по дальним углам летучие мыши. Свет лампы заблестел на сложенных рядами бивнях; те, что остались в тени, белели, как привидения. Их было несколько сотен — может быть, даже тысяч. Некоторые были сложены в десять рядов; самые крупные стояли вертикально, составленные громадными пирамидами. И все разные — как люди. Одни — толстые и короткие. Другие — тонкие. Много толстых и длинных, с закругленными или отбитыми кончиками. Попадались с желтыми или коричневыми пятнами, словно зубы курильщика. В конце длинного — не менее сорока ярдов — коридора из слоновой кости Энтон различил верстаки и шлифовальные круги. В деревянных тисках тоже были зажаты бивни, терпеливо ожидающие резца.
