Энн Стюард - Черный лед
— У меня не было настроения устраивать шоу для старика.
— Раньше вы их устраивали — с его женой. Не пытайтесь отпираться или заявлять, что не знали, где расположены камеры. Вы всегда знаете, где камеры. Так в чем же отличие сегодняшнего вечера?
Вопрос был задан небрежно, чуть ли не мимоходом, но Бастьена это не обмануло.
— Трахать его жену — это другое дело. Если он хочет смотреть и она хочет, чтобы он смотрел, то кто я такой, чтобы спорить?
— Тогда почему же вы не хотели, чтобы он видел, как вы проделываете то же самое с мисс Хлоей? Вы ее защищаете? В глыбе льда, заменяющей вам сердце, вдруг протаяло мягкое местечко? — бархатным голосом спросил Хаким.
Бастьен повернулся и посмотрел на него твердым и невозмутимым взглядом, и Хаким пожал плечами:
— Да, глупый вопрос. Простите меня, Туссен. Уж я-то должен был знать, что нежными чувствами вы не укомплектованы. Хотите посмотреть, как я буду ее убивать?
Бастьен наконец нажал Delete, и все следы Хлоиных манипуляций исчезли.
— Не особенно. Вы уверены, что это лучший выход? Когда бесследно пропадает американка, возникает множество чрезвычайно неудобных вопросов.
— По-другому не получится. К сожалению, мисс Андервуд отрастила себе слишком длинный нос. Любопытство кошку сгубило, как говорят у нее на родине. И она вовсе не пропадет бесследно. Мои люди что-нибудь устроят — автомобильную аварию, какой-нибудь трагический инцидент в этом роде.
— Это вас не стеснит? Ведь вы, насколько мне известно, увлекаетесь огнем и железом, а они оставляют отметины. Не такие, какие легко списать на простую автомобильную аварию.
— Как мило, что вы беспокоитесь обо мне, месье. Но у меня все под контролем. Если я случайно перестараюсь с ней, мы всегда можем поджечь автомобиль, чтобы обгоревшее тело можно было опознать, но больше ничего нельзя было выяснить.
— Очень практично, — заметил Бастьен.
— Так вы уверены, что не хотите ко мне присоединиться? Я всегда готов уступить кусочек.
— Я уже получил от мисс Андервуд все, что хотел, — не проявляя никаких эмоций, ответил Бастьен Туссен. — Остаток принадлежит вам.
Он нашел остальную компанию в гостиной за кофе с ликерами и принялся лениво флиртовать с Моникой. Барон раз или два неодобрительно покосился на него, но больше как будто никто не заметил его длительного отсутствия. Никто также не замечал отсутствия Хакима, подумал Бастьен, прикуривая сигарету для Моники. Впрочем, как верно говорит Хаким, любопытство кошку сгубило. Все члены их маленького элитного торгового клуба были экспертами в области самосохранения и знали только то, что должны были знать. Они знали, что могут рассчитывать на Хакима в деликатных вопросах и что он всегда осмотрителен. Это все, что имело значение.
Бастьен взглянул на часы. Он оставил Хакима около часа назад — может быть, Хлоя уже мертва? Он надеялся, что так оно и есть. Хаким был изобретательным садистом и мог растянуть это на многие часы, даже дни, если ему того хотелось. Бастьен не мог себе позволить роскошь милосердия, но подозревал, что Хакиму это чувство вовсе не было неведомо.
Моника собиралась прийти ночью к нему в комнату — она дала это понять более чем ясно, игнорируя его прошлый отказ. На этом настаивал барон, которого лишили его маленького развлечения. Бастьен вполне мог оказать ей эту услугу, восполнив техникой угасший интерес. Если бы он был Хакимом, его бы возбуждала мысль о страданиях Хлои. Но он не был Хакимом, и все, на что он мог надеяться, — на ее быструю смерть.
Он засиделся в гостиной допоздна, все оттягивая и оттягивая момент, когда нужно было подниматься наверх. Он хотел только, чтобы это закончилось, — он не мог ничего предпринять ради ее спасения, не выдав тем самым себя самого. В конце концов, что значит одна невинная жизнь в сравнении с тысячами, сотнями тысяч, которых можно спасти, если прихлопнуть эту шайку торговцев смертью? В жизни то и дело приходится делать страшный выбор, и он давно уже отвык горевать на этот счет.
Плохо было то, что его комната находилась по соседству с той, где помещалась Хлоя, и они двое были единственными обитателями этого крыла замка. Когда он возвращался к себе, горничные убирали ее комнату, и он заглянул туда с выражением вялого любопытства. Никаких признаков насилия — должно быть, Хаким держал ее где-то в другом месте.
Горничные снимали белье с постели.
— Где мисс Андервуд? — спросил Бастьен. Интересно, какое оправдание придумал Хаким.
— Она уехала раньше, месье Туссен, — ответила одна из горничных. — В ее семье кто-то умер. Нам сказал месье Хаким. Она уехала так быстро, что не взяла свой багаж. Мы потом перешлем его ей.
Значит, в ее семье кто-то умер, отлично. Кто-то — это она сама. Чемодан все еще стоял у двери, и он подумал, не предупредить ли горничную, что для нее будет лучше не замечать подобных несообразностей. Если она хочет жить.
Но не его делом было спасать невинных, поэтому он промолчал, просто кивнул и направился в свою комнату.
Бастьен стоял под душем, когда ему показалось, что он слышит ее крик. Он немедленно выключил воду, но было тихо. Никакого шума, никаких криков. Если бы по какой-то злой прихоти судьбы она была еще жива, она все равно находилась бы слишком далеко, чтобы можно было что-то услышать. Хаким наверняка завел ее в старую часть здания, в то самое крыло, которое выглядело, как будто его никак не перестроят, но на самом деле было напичкано современной электроникой и звукоизоляцией. Он бы не услышал, даже если бы она и кричала. Впрочем, он ведь знал Хакима. Она уже давным-давно не могла издавать никаких звуков, даже тихого всхлипывания. Ему просто нужно выбросить ее из головы — ему же несвойственно жалеть, переживать, даже проявлять сочувствие.
Он быстро переоделся в черное — удобные брюки и рубашка, которую он натянул через голову. Длинные волосы он стянул в хвост на затылке, обул спортивные туфли и пошел к двери.
Было слегка за полночь. Скоро придет Моника и будет его искать. Он решил было привести в негодность камеры наблюдения в своей комнате — просто назло барону, — но потом передумал. Он мог попросту вывести его из себя, а человек, которым он притворялся, человек, которым он должен был стать, высоко ценил бы свою аудиторию.
Он открыл дверь в пустой коридор. Прислуга из соседней комнаты давно удалилась, и дверь туда была открыта. Все следы присутствия Хлои Андервуд в Шато-Мирабель исчезли, как будто ее никогда не было на свете. Исчезнут они и из его памяти, подумаешь — забыть еще одну жертву. Однако впервые за долгое время он принял решение, руководствуясь не разумом, а чувствами, если можно так выразиться. Если бы у него в самом деле оставались хоть какие-то чувства!
