Галина Куликова - Штучки-дрючки в Провансе
С этими словами он направился к машине, достал из багажника раскладной стульчик, какую-то книгу, добыл из кармана футляр с очками и демонстративно устроился в тени платана с невероятно красивым пятнистым стволом. Тане ничего не оставалось делать, как последовать его совету. Перескакивая через вывороченные комья земли, покрытые ржавой накипью, она двинулась вдоль забора. Когда ее ослепляло солнце, его поверхность казалась черешнево-розовой, а потом расцветала огненными пятнами.
За очередным плавным изгибом открылась, наконец, южная часть поместья. На каменистом проселке Таня увидела допотопный автомобиль, который показался ей пришельцем из прошлого – такой он был древней конструкции. Кажется, она видела что-то подобное на выставках и на фотографиях в старых журналах. Возле ворот, запертых так же крепко, как и те, первые, стоял седой старик и задумчиво смотрел вдаль. Таня боялась подойти незаметно, чтобы не напугать его, не разрушить покойную, разлитую в воздухе тишину. Ей хотелось, чтобы старик обернулся и сам увидел ее, но он о чем-то глубоко задумался и, казалось, вообще не замечал ничего вокруг. Налетавший то и дело ветер раздувал его белые волосы, трепал их, взъерошивал, а потом мчался дальше, вспенивая заросли душистой фиалки.
Неожиданно краем глаза Таня заметила возле стены какое-то движение и посмотрела в ту сторону. Сверху, из широких трещин ограды, на дорогу сыпалась каменная крошка, похожая на белую муку. В какой-то момент Тане вдруг показалось, что большой неровный камень, венчавший крепкую дугу ворот, пошатнулся, качнувшись на самом краю, словно раздумывал, свалиться вниз или еще подождать. Старик стоял неподвижно, в опасной близости к нему, и у Тани на секунду замерло сердце. Следующий порыв ветра был сильнее предыдущего, и девушка так стремительно рванулась вперед, что земля буквально выпрыгнула у нее из-под ног. Девушка закричала и успела толкнуть старика в тот момент, когда червивая от времени глыба рухнула на то место, где он только что стоял. Перевернулась несколько раз и замерла, осыпаясь мелким меловым крошевом.
Потом была сумятица объяснений, нервный смех и ободранные ладони, которые они вытирали бумажными платками, добытыми из объемистой Таниной сумки. Старик щурил выцветшие от времени глаза, печальные, как у старого пса. Стряхивая пыль с одежды, он сказал:
– Вот так работаешь не покладая рук, чтобы добиться желаемого, и находишься уже почти у цели, и думаешь, что еще немного – и покоришь весь мир. И в этот момент на тебя падает камень, сорвавшийся с верхушки старой ограды, и прихлопывает, как муравья.
– Слава богу, все окончилось хорошо.
– Я ваш должник, мадемуазель. И просто обязан сделать для вас что-нибудь столь же впечатляющее. – Он оставил в покое свою куртку и совершенно серьезно спросил: – У вас есть заветное желание?
– О, у меня столько желаний! – горько улыбнулась Таня и безнадежно махнула рукой.
– У вас что-то случилось? – Глаза старика слезились от ветра. Он стоял, опустив руки вниз, в той же самой позе, в которой Таня застала его, вынырнув из-за поворота.
– Да, случилось кое-что, – ответила она и посмотрела на свои содранные ладони. Они горели огнем.
Странно, но не ответить ему оказалось невозможно – он был немолод, и на его лице лежала патина голубоватых вен и старческих пятен, как на старинной бронзе.
– Здесь, во Франции? – продолжал настаивать он.
– И здесь, и вообще... Больше всего на свете я хочу вернуться домой, найти одного человека и сказать ему, как я его люблю, – произнесла Таня с тоской.
Смотрела она при этом вдаль, на поля, словно разговаривала или сама с собой, или с Господом Богом.
– Любовь... Я понимаю, что такое любить... Раньше я жил в этих краях. Давным-давно. Здесь я встретил одну женщину... И сразу понял, что это любовь всей моей жизни.
– Вы сказали ей об этом? – спросила Таня так жестко, словно, ответь он «нет», она развернулась бы и ушла, исполненная презрения.
– Она тридцать лет была моей женой. – Старик вздохнул. То ли мистраль надул ему в глаза слезы, то ли виноваты были воспоминания, но ему пришлось опустить голову.
– А вот я ничего не сказала, – Таня скрипнула зубами. – Мне показалось, что он влюблен в другую, и решила уступить. Точно так же, как раньше он уступил меня своему другу.
– Что ж, все поправимо. Вы оба живы, вы молоды!
Таня не могла бы сказать, сколько ему лет, но видела, что много, очень много.
– Думаете, это главное условие? – спросила она не без горечи. – Он не отвечает на мои звонки. Я не знаю, где он, что с ним.
– Так возвращайтесь домой и найдите его, – предложил старик, тоже принимаясь смотреть вдаль, на поля. Камень, который едва не убил его, лежал поодаль, весь в уродливых трещинах. – Где ваш дом? Откуда вы?
– Из России, – ответила Таня. – И я не могу ехать домой. У меня неприятности.
– Как вас зовут, мадемуазель?
– Татьяна Волгина.
– А тот, кого вы любите? Как его зовут? – меланхолично спросил старик.
– Его зовут Олег Скворцов.
Таня произнесла это со всей определенностью – впервые в жизни. Олег Скворцов – человек, которого она любит!
– В ваших чувствах много романтики... Он какой-нибудь художник или поэт?
– Почти что. – Таня улыбнулась своим мыслям. – Он архитектор.
– Надеюсь, мадемуазель, ваша история завершится счастливо. Пока ты жив, все поправимо, – сказал ее собеседник.
– Вы действительно так думаете? – Тане не хотелось с ним спорить.
Старик совершенно по-французски пожал плечами и попрощался, сунув ей в руки свою визитку, которую достал из внутреннего кармана куртки, отделанной клетчатой байкой.
Таня стояла на каменистой дороге с ободранными коленками и смотрела ему вслед. Пошатываясь, он дошел до своей диковинной машины, сел в нее, завел мотор и уехал, ни разу не оглянувшись. Он не предложил подвезти ее, и она подумала, что бедняга, наверное, все еще находился в шоке. Или впал в прострацию – такое часто случается с людьми, пережившими сильное потрясение.
Таня была рада, что подоспела вовремя и спасла его. Это оправдывало поездку сюда, которая со стороны казалась глупой и бессмысленной. А так можно было утешать себя тем, что ее привело в это место само провидение. Она огляделась по сторонам, вбирая в себя сочные краски ранней осени. Ее тело наполнилось адреналином, как аэростат гелием, и казалось необычайно легким, воздушным, готовым взлететь над равниной, над исполинскими платанами, над зарослями тамариска. Она пошла обратно к тому месту, где оставила антиквара, и тот, увидев свою пассажирку в весьма плачевном виде, принялся цокать языком. А потом ринулся к машине за бутылкой воды, перво-наперво решив помочь ей смыть грязь с кровоточащих царапин.
