Барбара Майклз - Сыновья волка
Не знаю, сколько это продлится. Даже несмотря на то, что Дэвид столько времени проводит на пастбище с Сатаной, они с Адой видятся почти каждый день. Лучше бы они этого не делали. Но я не могу заставить себя рассказать мистеру Вольфсону о несчастной молодой паре.
Услышав о нападении цыган, мистер Вольф-сон сначала пришел в ярость. Я редко видела его в таком гневе. Он клялся всякими словами, что отомстит ему, наверное имея в виду главаря банды. И была удивлена, услышав от одной из служанок, что цыган отослали прочь, выгнали грубо, но не преследовали. Когда я спросила об этом мистера Вольфсона, он пожал плечами и с сожалением произнес:
– Ничего нельзя было поделать, дорогая. Участники похищения удрали давно, а старуха клянется, что разгневана на них не меньше моего. Ты бы видела ее, Харриет. Это было как хорошее представление – она рыдала, ползала на коленях, клялась всеми своим богами, потрясала руками. Не исключаю, что она говорила правду.
Джулиан? Тот оправился очень быстро, но был необычно тих и молчалив, слишком покорен, даже для него. Он больше не заговаривал со мной о прошлом деле, но не спускал глаз с Ады. Мне кажется, он по уши в нее влюблен.
Фрэнсис пьет постоянно. Несколько раз в неделю он ездит в Миддлхем и быстро возвращается. Он держит бутылки у себя в комнате, и слуги сплетничают об этом. Я от него держусь подальше, насколько это возможно, и надо признаться, он не делает попыток приблизиться – ни ко мне, ни к Аде. Если бы я была романтична, то решила бы, что он топит угрызения совести в вине, но надо иметь слишком сильное воображение, чтобы приписать такое Фрэнсису. День за днем я жду, что он объявит о своем отъезде, уже сентябрь, и он должен скоро отбыть. Я жду этого, как избавления от тяжкой болезни. Как только он уедет, мы вернемся к прежней спокойной уютной жизни.
* * *15 сентября
Фрэнсис все еще здесь. Мне начинает казаться, что он не уедет никогда. Если это случится, мы все сойдем с ума. Сегодня произошла еще одна страшная ссора между ним и отцом. Возможно, были и другие, о которых я просто не знала. Но на этот раз их голоса разносились по всему дому. У меня не было желания прислушиваться. Схватка между ними подобна встрече двух ураганов.
Если Фрэнсис будет продолжать в том же духе, то просто убьет своего отца. Но почему мистер Вольфсон не отошлет его? Может быть, это не в его силах?
* * *18 сентября
Сегодня от Джулиана я услышала пугающие новости: оказывается, цыгане все еще в наших краях. Он осторожно упомянул об этом за обедом (Фрэнсис не присутствовал). Я не могла сдержать разочарования и досады.
– Нет причин для тревоги, – сказал мистер Вольфсон, бросив ужасный взгляд на бедного Джулиана, который, казалось, готов был прикусить свой язык, – вероятно, забрел медник или случайный попрошайка.
– О, разумеется, – подхватил с излишним энтузиазмом Джулиан, – слугам все бродяги со смуглой кожей кажутся цыганами.
Мистер Вольфсон переменил тему, а я с тревогой посмотрела на Аду. Она, кажется, совсем не испугалась. Она настолько погрузилась в свое несчастье, что ее мало что трогает.
* * *21 сентября
На этот раз все зашло слишком далеко! Надо действовать, и немедленно! Но как? Я не могу пойти к его отцу. Будет взрыв, который уничтожит или потрясет все основы семьи.
Сегодня в доме настолько сгустилась атмосфера вражды, что отец и братья еле сдерживались. Обстановка накалялась. И после ужина при первой возможности я вышла в сад. Воздух был свеж и ароматен, дул легкий ветерок. На западе виднелись последние полосы заката – розовые, светло-золотые и розовато-лиловые, на краю небесного свода краски переходили от светло-голубого к темно-синему. Яркая звезда одиноко глядела сквозь черные очертания елей. Постепенно небо стало бархатно-синим. Нервы мои успокаивались. Он скоро уедет, говорила я себе, напрасно я себя взвинчиваю. Все Должно вот-вот кончиться.
И тут высокая темная фигура выдвинулась из-за темных сосен. Ужасна была неожиданность нападения после умиротворения, начинавшего охватывать мою душу, я не могла пошевелиться от страха, даже потеряла голос. Потом, опомнившись, все-таки повернулась, чтобы бежать, и открыла рот, чтобы крикнуть. Но опоздала. Слишком долго стояла без движения. Человек одним прыжком настиг меня. Одна рука обхватила меня, второй он зажал мне рот. Как только он до меня дотронулся, я узнала его. Сначала я испытала громадное облегчение и перестала сопротивляться – пока не поняла, что причин для спокойствия чет. Воздуху не хватало, стало трудно дышать. Когда он ослабил немного пальцы, которыми зажимал мне рот, я опять хотела крикнуть, он же вновь стиснул меня так, что заныли ребра, и хотя я не потеряла сознания, но лишилась всякой способности к сопротивлению. Мои ноги оторвались от земли, и я почувствовала, что меня несут в темноту елей.
Он постоял немного, как будто в нерешительности. Потом начал опускать меня на землю, и тут я снова принялась сопротивляться.
– Проклятье, – буркнул Фрэнсис невнятно, – если будешь продолжать в том же духе, я могу причинить тебе боль.
Я хотела сказать, что он уже ее причинил, но его пальцы снова зажали мне рот.
– Давай поговорим спокойно.
– Ты... ты возбужден... – сказала я глупо. Я не собиралась кричать, было так приятно снова свободно дышать.
– Пьян, ты имеешь в виду. Не надо высокого стиля. Но не настолько пьян, как бы хотелось.
– Ты совсем сошел с ума?
– Нет, просто сожалею.
– Фрэнсис, что ты собираешься делать?
– А какого дьявола ты подумала... – Он вдруг замолчал, в тишине слышен был учащенный стук моего сердца. Он рассмеялся. – Будь я проклят... Ты подумала... Впрочем, должен признать, это дьявольски хорошая идея. Хотя я планировал небольшую приятную беседу, но это не сработало. Вижу теперь, что беседы не получится. Тогда я продолжу похищение, моя прелесть. Заброшу тебя на плечо и уволоку в свою берлогу, а потом вернусь за Адой.
– Ада? При чем здесь Ада?
Он снова начал смеяться, его так рассмешили мои слова, что я с трудом разобрала сквозь смех его слова:
– Я чем-то похож на турка, понимаешь. Люблю разнообразие.
– Фрэнсис, прошу тебя... Ты сам не понимаешь, что творишь... Ты просто не в себе... то есть пьян. Отпусти меня, и я никому ничего не скажу.
– И моему отцу?
– Никому на свете. Его это ранит.
– Ранит его, а? А ты не хочешь этого?
– Никогда.
– Как трогательно... – И снова последовало молчание, а мое сердце от возродившейся надежды забилось спокойнее. – Нет, – вдруг сказал он резко.
– Фрэнсис...
– Нет. Если я сейчас не возьму тебя, то никогда не смогу этого сделать. Будет слишком поздно. Я себя выдал, и в другой раз ты не подпустишь меня близко...
