Патриция Макдональд - За все надо платить
— А теперь Фил Страттон хочет сделать из моего сына второго Фредерика Йетса?
Лукас положил руку ей на плечо.
— Кили, успокойся. Здесь такого не случится. Я просто предупреждаю тебя: если Фил заявится к тебе с какими-то чертежами, не обращай на них внимания и сразу звони мне. А теперь прости, мне надо идти.
— Лукас, спасибо вам за все. За то, что пришли сюда.
— Я всегда рад тебе помочь. Ты сможешь сама вести машину?
— Я справлюсь.
«Я должна справиться», — сказала себе Кили. Но она не знала, что ей сказать Дилану. Вся ее жизнь превратилась в один непрекращающийся кошмар. Подойдя к своей машине, она села за руль, включила двигатель и посмотрела на сына.
— С тобой все в порядке?
— Нормально, — буркнул он.
— Это было ужасно, — пробормотала Кили.
Дилан не ответил.
— Родной мой, я только что говорила с Лукасом. Он считает, что они преследуют нас по личным мотивам. Ты же знаешь, Марк был когда-то помолвлен с другой женщиной. И эта женщина — окружной прокурор. Они просто пытаются отравить нам жизнь.
Вместо ответа Дилан включил радио и настроил приемник на свою любимую станцию, передающую «тяжелый металл».
— Дилан, выключи это! — приказала Кили. — Я с тобой разговариваю!
— А я хочу послушать, — буркнул он.
— Нет, ты меня послушай. Нас преследуют несправедливо, но это еще не значит, что мы можем просто так от этого отмахнуться.
Дилан прищурился, глядя в окно, и забарабанил пальцами по колену. Кили протянула руку и выключила радио. В машине наступила тишина. Взгляд Дилана заледенел.
— Как это получилось, что ты мне ничего не сказал о том пистолете?
— А ты не спрашивала! — огрызнулся он.
«Я же тебе не враг! — в отчаянии подумала Кили. — Почему же я не могу поговорить с тобой?» Но она не сказала этого вслух, а только вздохнула и покрепче ухватилась за руль.
— Может, ты мне еще чего-то не сказал? Мне больше не нужны сюрпризы вроде этого.
На лице Дилана промелькнуло виноватое выражение, и Кили похолодела.
— Дилан?
— Нет, теперь ты все обо мне знаешь, — ядовито бросил он.
— Дилан, я тебя предупреждаю: не смей разговаривать со мной в таком тоне.
— А ты не можешь просто вести машину? Я хочу домой.
«В этом наши желания совпадают», — подумала Кили.
— Мы должны заехать к твоей бабушке и забрать Эбби.
Дилан вдруг выпрямился, словно его ударило током.
— Ничего ей не рассказывай.
Кили посмотрела на него.
— О чем?
— Ни о чем. Не говори ей про пистолет. Не хочу, чтобы она волновалась, — решительно заявил он. — Обещай, что ничего ей не скажешь.
Кили нахмурилась. Ей стало страшно при мысли о том, как мало она знает собственного сына.
— Ладно, я ничего не скажу, — обещала она, а про себя добавила: «Пока не скажу», от души надеясь, что больше никому не придется об этом узнать. И в этом их желания совпадали.
10
Ингрид Беннетт по-прежнему жила все в том же скромном, аккуратном домике на тихой улице, который ее муж купил, когда Ричарду было четыре года. Поворот на Соловьиную улицу всегда напоминал Кили о том, как Ричард впервые привез ее сюда — познакомить с родителями и рассказать о предстоящей свадьбе. Она до сих пор помнила, как тогда гордилась собой и как волновалась, надеясь понравиться его родителям. Хотя в студенческие годы она предпочитала носить черное — и практично, и модно, и загадочно! — в тот день она специально надела светло-желтый свитер и даже пошла на немыслимую жертву: отгладила свои синие джинсы.
Кили повернула к дому Ингрид и поставила машину позади ее маленькой белой «Тойоты». С минуту она смотрела на чистенький бежевый домик с подстриженными кустами и лужайкой, с которой опавшие листья были аккуратно выметены. Ингрид и после смерти мужа продолжала поддерживать безупречный порядок, хотя с каждым годом ей это давалось все с большим трудом.
— Я подожду в машине, — пробормотал Дилан.
Кили удивленно оглянулась на него.
— Ты же знаешь, бабушка захочет тебя повидать.
Дилан с тяжелым вздохом открыл дверцу машины и вылез, не глядя на мать. Он прошел по дорожке к дому, без стука открыл дверь и вошел внутрь. Кили вошла за ним следом. Будь она одна, она бы постучала. У нее были хорошие отношения с Ингрид, но они носили несколько церемонный характер. А вот Дилан всегда уверенно вваливался в дом бабушки, громко окликая ее на ходу и не сомневаясь, что она ему обрадуется.
Кили пересекла крошечную прихожую, постучала из вежливости по открытой двери гостиной и заглянула внутрь. Ингрид сидела в кресле, Эбби ползала у ее ног по большому зеленому ковру, Дилан склонился над бабушкой, а она обнимала его.
— Привет, Ингрид, — поздоровалась Кили. — Как спина?
— Побаливает, — призналась Ингрид. — Мне все время приходится принимать болеутоляющие.
Кили присела на корточки рядом с Эбби. Девочка играла с целой горкой пластиковых игрушек, которые Ингрид держала в доме специально для нее.
— Она хорошо себя вела?
— Конечно, — ответила старуха. — Только везде лазила.
Кили оглядела комнату. Всюду царил идеальный порядок. Каждая статуэтка и корзинка с засушенными цветами стояла на своем привычном месте.
— Извините, — сказала Кили. — У нее такой возраст.
— Да я не против, — заверила ее Ингрид. — Я все понимаю, не беспокойся.
Кили обняла Эбби и чмокнула ее пушистую макушку. Ей вдруг захотелось защитить дочку. Она знала, что Ингрид любит малышей и будет рассказывать о подвигах Эбби всем своим подругам. И все же, когда она говорила об Эбби, в ее голосе чувствовалась сдержанность, моментально исчезавшая, когда разговор заходил о Дилане. Эбби была для нее просто симпатичной девчушкой, а вот Дилана она обожала.
— Чего хотела полиция? — спросила Ингрид.
Кили взглянула на Дилана, который в ответ состроил ей «страшные глаза».
— Они просто составляют отчет о несчастном случае. Вы же знаете, как это бывает.
Ингрид кивнула в ответ.
— Погоди-ка минутку, — сказала она Дилану, поднявшись с кресла. — Хочу кое-что на тебя примерить.
Кили подавила улыбку, заметив тревогу на лице Дилана. Он перехватил взгляд матери, прошептал одними губами: «Опять свитер!» — и закатил глаза. Кили героически старалась не засмеяться. На прошлое Рождество Ингрид связала ему красный свитер с изображением северного оленя. Он надевал этот свитер исключительно в гости к бабушке, причем застегивал «молнию» на куртке до самого горла, а войдя в дом, тут же начинал жаловаться на жару и снимал свитер.
