Светлана Демидова - Клубника со сливками
Юрий еще раз посмотрел на фотографии. Николай Витальевич, конечно, самый видный из них: хорошего роста, жгуче-черноволосый. Никита уже чуть пониже и посветлей, а у Юрия волосы вообще неопределенного цвета. И все же в их родстве не возникает никаких сомнений. Они все Егоровы.
Опять вспомнилась мать. Потом представилась в таком же виде, как Лариса, то есть перед Никитой с задранным подолом в коридоре их шикарной квартиры на Садовой улице. Какая же все это гадость… Егоров бросил фотографии в коробку, коробку – на стол, на нее, с размаху, майку, которую держал в руках, подхватил сумку и вышел из квартиры. На лестничной площадке столкнулся нос к носу с седовласым мужчиной, в котором тотчас узнал Никиту. Он, если не считать сильно поседевших волос и двух глубоких складок, пролегших от носа ко рту, не слишком изменился.
– Юрка! – обрадовался Никита, ткнув его кулаком в грудь. – А я к тебе! Не узнал?
– Узнал, – угрюмо пробормотал Егоров и на всякий случай встал почти в боевую стойку.
– А я бы тебя ни за что не узнал, если бы ты не вышел из Анькиной квартиры. Усы и все такое…
Никита оглядел Юрия, заметил наконец сумку и спросил:
– А ты, собственно, куда?
Юрий хотел сказать «не твое дело», потом подумал, что грубить не стоит, лучше разговаривать нейтрально.
– По делам, – ответил он.
– Твои дела, Юрка, подождут, потому как наши с тобой общие дела поважнее будут!
– Мне плевать на эти дела.
– Ну-у-у, это ты зря-а-а… – протянул Никита, и Юрий подумал, что у них с Николаем Витальевичем здорово похожи голоса. – Может, все же поговорим?
Юрий в раздумье несколько раз качнулся с пяток на носки и обратно. Пожалуй, разговора с этим «отцом» все равно не избежать, поэтому чем раньше он состоится, тем лучше, тем более что идти ему со своей сумкой, в общем-то, некуда. Стоя сейчас на лестнице перед Анечкиной квартирой, он вдруг отчетливо это понял и полез в карман за ключами.
– Судя по тому, что собирался плевать на наши с тобой дела, ты уже в курсе моих претензий? – на всякий случай решил уточнить Никита.
Юрий молча кивнул и сел на диван. «Отец» опустился напротив на стул, который при этом жалобно скрипнул.
– Ну и что ты на этот счет думаешь?
– А не пошел бы ты… – начал Юрий и осекся, поняв, что нейтрально говорить с ним не сможет, потому что откуда-то из живота поднимается горячая неуемная злоба.
Никита расхохотался:
– Ну весь в меня, сыночек! Жаль, что столько лет не виделись! Чувствую, мы бы спелись! Но это, знаешь, все Евстолия! Выставила меня из дома отца! Старая кочерга! Сколько ее помню – все кочерга!
– Не смей так о матери!
Никита расхохотался еще громче и заливистей:
– Да какая она тебе мать!!
– Не понял! – с угрозой в голосе проговорил Юрий и медленно поднялся с дивана. Он специально поднимался медленно, чтобы несколько остыть и не врезать со всего размаха в это все еще красивое лицо.
– Ну ты даешь, сын! Неужели ты решил, что я мог бы спать с папашиной женой?!! С этой старой клячей! Представь, она и тогда уже была клячей! Мне кажется, она и родилась такой… – И Никита скорчил рожу, которая, как ни крути, была здорово похожа на физиономию Евстолии.
Юрий застыл напротив Никиты.
– Не понял, что ты сказал… – с трудом проговорил он.
– Что было, то и сказал! А тебе, значит, не все рассказали.
– Не понял…
– Да что ты заладил: не понял, не понял… Все проще пареной репы! Неужели ты до сих пор не догадался, кто твоя настоящая мамаша?
– Настоящая…
– Вот именно! Ты пораскинь мозгами-то! Чьего ребенка могли усыновить папаша с Евстолией? Ну? Соображаешь? Не посторонней же девки!
Юрий затравленно огляделся вокруг.
– Правильно мыслишь, Юрок, – довольным голосом отозвался Никита. – С Анюткой мы того… согрешили, значит… Они мне говорят – женись, а я думаю: зачем? Молодой был, да и девок вокруг меня тогда вилось видимо-невидимо! На что мне была нужна эта деревенщина? Вот они меня и выслали с Садовой, а тебя, значит, своим сыном сделали. А я что? Я не против был. Да и тебе, думаю, тоже было неплохо. Евстолия, конечно, сухарь сухарем, но тебя полюбила, как только родился.
– То есть ты хочешь сказать, что моей матерью является Анечка?
– Именно это я и сказал.
– Значит, я не прихожусь сыном ни Николаю Витальевичу, ни…
– Не приходишься, и я непременно потребую проведения медицинской экспертизы, если ты добровольно не уступишь мне папашину коллекцию и квартиру как первому наследнику по прямой.
– Квартиру? – переспросил Юрий, глядя мимо Никиты. – А где же нам жить?
– Старухи вполне могут и тут расположиться, – Никита широким жестом обвел комнату, в которой они сидели. – Им места хватит. А у тебя с женой – нормальная трехкомнатная квартира. Я узнавал, так что все чин-чинарем!
– Я не живу с женой.
– А вот это, милый мой, меня совершенно не касается. Делите со своей благоверной квартиру на двоих, разъезжайтесь, съезжайтесь… Это ваше дело. А папашина квартира – моя! Буду подыхать – тебе отпишу, если захочу. Но пока еще поживу чуток, сыночек, – заявил Никита и отвратительно усмехнулся.
– Мне сказали, что ты хочешь ее продать вместе с коллекцией.
– Ну… коллекцию-то всенепременно продам, потому что покупатель уже есть, а мне она, как ты догадываешься, до фени. А что касается квартиры, то я еще подумаю. Может, сдавать буду. Пока не решил.
– Но ведь уже прошли все сроки оспаривания завещания. Николай Витальевич умер больше десяти лет назад.
– Подумаешь, беда какая! Тот чувак, который рот разинул на папашину коллекцию, юрист. Он сказал, что все устроит. Были бы деньги. У меня их нет, зато есть папанькина коллекция, которую этому чуваку страсть как хочется иметь. Так что? Поладим с тобой или как?
– Или как! – резко ответил Юрий. – Я бы тебе все отдал, если бы эти две женщины не вырастили меня. Не ты, папаша хренов, а они! Все, что оставил Николай Витальевич, принадлежит им!
– Да им-то это на что, двум старым грымзам? Тем более что по завещанию все твое, а вовсе и не их!
– Моя мать… то есть Евстолия Васильевна, не продала ни одной книги, когда нам после смерти… Николая Витальевича есть иногда было нечего! Она не для того хранила книги, чтобы ты явился и…
– Ну… не хочешь по-хорошему, сынок, будет по-плохому, – жестко сказал Никита и пошел к выходу.
* * *Сергей Матвеев и Полина Хижняк сидели в ее кабинете друг против друга и молчали. Полина постукивала по столу пальцами с длинными наращенными ногтями густо-малинового цвета. Исполнительный директор агентства «Агенересс» угрюмо смотрел в пол.
– И что теперь? – спросила Полина.
– Вам решать, – ответил он, подняв наконец на нее свои ярко-карие, слегка навыкате глаза. – Но согласитесь, все говорит о том, что наши ребята качественно работают. Рябков с Ткаченко – бывшие опера из убойного отдела. Они не могли не докопаться, с кем жил Игорь Маретин до Риммы Брянцевой.
