Татьяна Устинова - Мой генерал
— Нет, — решительно сказала Марина, — я уже все придумала.
— Что? — перепугался Федор Тучков.
— Я все выясню и так, спрашивать ни у кого ничего не буду.
— Как это?
— Очень просто, — объявила она с непередаваемым тройным превосходством женщины, доктора наук и профессора.
* * *На завтрак она, конечно же, опоздала. Вся компания уже перешла к сырникам, когда Марина только приступила к омлету.
Завидев ее, Федор Тучков с другой стороны стола привстал и поклонился вежливенько. На нем были бриджи защитно-колониальнобританского стиля и фиолетовая распашонка. Волосы зачесаны назад волосок к волоску, аккуратно прилизаны в духе Матвея Евгешкина. Если бы Марина своими глазами — как пишут только в романах! — не видела Федора Федоровича почти без какой бы то ни было одежды, она могла бы поклясться, что под распашонкой располагается пузцо, а под бриджами толстые, почти дамские ляжки. И никакого мужчины эпохи Возрождения, и никаких рельефных мышц, и никакой плотной загорелой кожи. Даже щека — чуть небритая, сексуальная, твердая, пахнущая французским одеколоном, которая была так восхитительно близко, и от этой близкой щеки что-то делалось с ней такое, чему она даже названия не знала, — показалась пухленькой, почти купеческой. Неинтересной.
Как он сказал? «Пятничный „я“ сильно отличаюсь от понедельничного? Ты читала Станислава Лема?»
«Кажется, да. Кажется, читала. Только какое отношение великий поляк имеет к тому, что я целовалась с тобой в бассейне и теперь не знаю, что мне делать. Как мне жить после того, как ты поцеловал меня в бассейне?!»
Тут еще обнаружилось, что бок о бок с Тучковым Четвертым сидит Оленька, а рядом с Оленькой на столе горит свеча — очень романтично, особенно для утренней столовой. И вместо шали, в которую она все время куталась — жара не жара, солнце не солнце, — на ней легкомысленный топик, и кудри подняты и заколоты вверх кокетливо, а под столом еще есть юбка, которая распадается на две части по причине разреза, и оттуда выглядывает молочно-белая ножка.
Господи, какой ужас! Какая стыдоба! Мама больше ни за что в жизни не села бы с этими матерью и дочерью за один стол — неприлично так «завлекать» мужчину.
А подле Валентины Васильны по фамилии Зуб и с золотыми же зубами во рту помешался давешний молодой человек, который со зверским лицом молотил воду руками в бассейне. Лицо его было по-прежнему зверским. Он поедал сырники, смотрел исподлобья и был похож на классического киллера из кино — тяжелая, почти голая башка, пустые, как у ящерицы, глаза, плечищи, ручищи, ножищи и больше ничего.
— Мариночка! — радостно закричала Валентина Васильна. — Знакомься, это мой сынок приехал! Павлик! Павлик, поздоровайся с Мариночкой!
— Здрасте, — после некоторой паузы буркнул Павлик, — я вас видел. Вы в бассейне целовались. Вот… с ним.
И локтем ткнул в сторону Федора Тучкова, а сам углубился в свои сырники, а вокруг произошло молниеносное движение и нечто вроде локальной энергетической вспышки. Марина густо и страшно покраснела, Вероника ехидно заулыбалась, дед Генрих Янович посмотрел на нее строго, Геннадий Иванович лицом выразил сочувствие и понимание, бабуся Логвинова была глуховата, Юля с Сережей перестали есть тертую свеклу и уставились на Марину, Галя перестала почесывать коленку Вадима и разинула рот, а Валентина Васильна ткнула сына в бок, на что тот не обратил никакого внимания. Оленька переглянулась с мамашей. Марине эти переглядывания не сулили ничего хорошего.
Ну совсем ничего хорошего!
— Марина, вам кофе или чай? — Это дед-профессор решил разрядить обстановку.
— Чаю, если можно.
Чай был в огромном самоваре, водруженном в центр стола, а кофе в алюминиевом чайнике. Чайник стоял возле Федора Федоровича Тучкова Четвертого.
— А мне кофе, — тихо попросила Оленька, свеча возле нее дрогнула, почти невидимое в утреннем свете пламя заколыхалось. — Один глоток.
Федор услужливо подхватил чайник.
— В кофе нет калорий, — объявила Вероника, — можете пить сколько влезет, Ольга Павловна!
— Зовите меня просто… Оля.
— Просто Оля я вас звать не могу. У нас с вами слишком большая разница в возрасте.
— Вероника!
— Дед, ну что ты все деликатничаешь, ей-богу! Мы тут все свои. Верно, Ольга Павловна?
— Вы бы кушали свою кашу, Вероника, — вступила Элеонора Яковлевна неприятным голосом и раздула ноздри в сторону Марины. — Мы с дочерью сами разберемся!
Однако унять Веронику было трудно. Марина подозревала, что вряд ли вообще возможно.
— Федор, вы не знаете, где здесь лошади?
— Э-э, какие именно лошади, Вероника?
Сын Павлик отчетливо хмыкнул и придвинул к себе тарелку, но глаз так и не поднял. Но раз хмыкал, значит, эмоции его обуревали, а Марина подумала было, что он совсем деревянный, с ног до головы.
— Господи, какие! Скаковые, конечно! Мы с дедом покатались бы! А вы умеете верхом, Марина?
— Нет.
— Напрасно. А вы, Федор?
— Признаться, я тоже не умею.
— Научитесь! Это просто. А потом вот… Марину научите. Ольгу Павловну в теннис, а Марину — верхом. Ну как?
— Вероника! — прикрикнул дед.
— А что? Это так шикарно — ездить верхом. Гораздо шикарнее, чем теннис. Верно, дед?
— Не знаю. Я по шику эти занятия не оценивал. Нет-с, не оценивал!
— Оленька, ну скушай булочку! Смотри, какая булочка славненькая, с изюмом! — Очевидно, переварив сообщение о том, что Марина «целовалась в бассейне вот с этим», Элеонора Яковлевна решила следовать прежним курсом.
— Мама, отстань, я не хочу! Я вот… кофе, и мне достаточно.
Вероника достала пачку сигарет и положила ее на стол, прямо под носом у своего деда, который «гонял» ее за курево.
— Вам нужно бросить курить, — решительно объявила Юля. — Очень вредная привычка. Кстати, вам тоже, Марина.
— Вот, например, я бросил, — поделился Геннадий Иванович, — а раньше много курил, очень много. Теперь забочусь о себе, знаете ли. Годы-то уходят!
— Какие ваши годы! — воскликнула Элеонора Яковлевна. — Вы еще совсем молоды!
Марина молча ела. Чай оказался крепким, горячим, в сырниках много изюма, а омлет толстый и золотистый, тоже горячий. Ей было вкусно, и она почти не думала о том, как «опозорилась», целуясь с Федором Тучковым в бассейне.
— Ты собираешься здесь курить? — язвительно поинтересовался Генрих Янович у Вероники. — Терпежу нет-с?
— Дед, да ладно тебе!
— А вы умеете верхом, Сережа? — Это Оленька спросила, проглотив крошечный глоточек кофе.
— Ни разу не пробовал! — ответил Сережа так радостно, как будто объявлял, что стал в прошлом году чемпионом по выездке. — Знаете анекдот? У человека спрашивают, умеет ли он играть на рояле, а он отвечает…
