Мэри Стюарт - Грозные чары
Оставив ее спать, я снова залезла в воду.
Вообще-то я во время каждого купания бдительно следила за террасой и лесом, но с того самого первого дня никого там не видела и поэтому слегка удивилась, обнаружив, что сейчас за столом кто-то сидит. Седые волосы. Сэр Джулиан Гейл. Он приветственно поднял руку, и я помахала в ответ, испытывая глупую радость оттого, что он взял на себя труд поздороваться со мной. Впрочем, он тут же отвернулся, склонившись над книгой и перелистывая страницы.
Кроме него, на террасе никого не было, но, когда я поворачивалась, чтобы уплыть на глубину, внимание мое привлекла какая-то странная вспышка в одном из раскрытых окон второго этажа. А позади этой вспышки мне померещилось неясное движение, словно кто-то стоявший там поднял бинокль, чтобы снова навести его на бухту...
Когда за тобой подсматривают, это всегда бесит, но когда таким образом – особенно. Мне до смерти хотелось отплатить грубостью за грубость, скорчив в окна Кастелло рожу попротивнее, но сэр Джулиан мог случайно увидеть ее и принять на свой счет, так что я просто повернула обратно к отмели, где выпрямилась во весь рост и, не удостоив Кастелло даже взглядом, выразительно зашагала (упражнение в театральной школе: разгневанная купальщица выходит из воды) к скалам на южной стороне бухты. Буду купаться там, вне видимости из окон Кастелло.
Я не учла одного – что шагать с величавым достоинством по грудь в воде довольно затруднительно. К тому времени как я добралась до конца отмели и глубокой заводи под скалой, я уже была зла на Макса Гейла, как сто чертей, и жалела, что сразу не вышла из воды. Хотя, пожалуй, нет – будь что будет, а испортить мне купание я ему не позволю! Проплыв через глубокое место, я вылезла на камни под соснами.
Чуть выше вдоль подножия утеса бежала узкая тропинка – должно быть, к вилле Годфри Мэннинга. Но она была вся усыпана мелкими камешками и острой галькой, так что я предпочла остаться на добела отмытых волнами скалах внизу. Берег причудливо изрезанной полосой тянулся вдаль – череда неровных выступов, прорезанных расщелинами, где плескалось спокойное бархатистое море.
Я побрела вдоль берега, переходя от одной маленькой заводи к другой. Скалы под ногами были горячими и гладкими, бесчисленные трещины, сплошь поросшие цветущими кустами, сбегали прямо вниз, к кромке воды, где вздымалась и опадала зеленая волна прибоя. Утес глубоко вдавался в самое море, а по его краю нависала над водой тропа, обрамленная полосой зарослей.
Дойдя до ближайшего мыса, я остановилась. Здесь скалы становились более неровными и выщербленными, поскольку в непогоду волны били сильнее всего именно сюда, а у подножия валялась груда каменных осколков и выброшенных на берег водорослей и плавника. Верхние, совсем свежие наносы, по всей видимости, являли собой следы ночного шквала. Чуть дальше, за следующим изгибом утеса, виднелось место, где в море выдавалась то ли какая-то пещера, то ли просто глубокая и узкая расщелина, обрывистые склоны которой скрывала густая роща, взбегающая на вершину утеса: там росли сосны, дубы, падубы, и среди прочего – те самые лаймы, о которых говорил сэр Джулиан. Сквозь ветви молодой поросли я различила краешек красной черепицы – наверное, на крыше эллинга Годфри.
Кругом не было ни души. Решив закончить купание тут, на глубоком месте, а потом вернуться на пляж по тропе, я начала осторожно спускаться сквозь набросанные скалы и плавник к воде.
Время от времени путь мне преграждали мелкие лужицы, и я осторожно переходила их вброд, с опаской думая о морских ежах, которые (как я читала) водятся в этих водах и могут втыкать в ноги ядовитые иглы. «То, как ежи, колючими клубками мне на дороге норовят попасться, чтоб я босые ноги занозил». Бедный Калибан. Интересно, прав ли сэр Джулиан? Вчеpa я, приняв правила предложенной им завораживающей игры, допоздна перечитывала «Бурю» и даже сама придумала несколько новых идей, насчет которых очень надеялась его порасспросить, когда снова окажусь в Кастелло... Если снова окажусь в Кастелло... Но ведь надо же хотя бы вернуть Шекспира... Вот бы выяснить у Миранды или Адони, когда Макса Гейла не будет дома...
Наконец я вышла на край той самой расщелины, миниатюрного заливчика, вдающегося глубоко в скалы. Что ж, для купания место ничуть не хуже других. Я остановилась на краю, вглядываясь вниз и стараясь разглядеть, какое тут дно.
В светло-нефритовой воде среди оливковых и алых водорослей сновали крохотные рачки и стайки охотящихся на них маленьких рыбок. Темно-синие тени колыхались как живые от медленных движений крабов, которые копошились среди выстилающих дно бурых водорослей. Сами водоросли тоже беспрестанно колыхались, слабо и неутомимо, как тряпье в полосе прилива. Среди них виднелась белая и голая кость каракатицы. «Кораллом стали кости в нем, два перла там, где взор сиял»...
Тело лежало, наполовину спрятанное в самом большом пятне тени. Сначала бившее мне в глаза солнце скрывало его – груду одежд и плоти, ничем не напоминающую человека, просто комок неряшливых лохмотьев, перекатываемый волнами с места на место и наконец прибитый сюда, под нависающий выступ скалы у берега.
Даже теперь я не была еще точно уверена – солнце слишком слепило глаза. От потрясения мне стало дурно, я не знала, что делать, но, безусловно, необходимо было точно удостовериться. Я опустилась на колени и, прикрыв глаза от солнца, внимательно вгляделась вниз.
Тряпки шевелились в слабом колыхании воды, точно водоросли. Может, это и впрямь только водоросли?.. Но тут я увидела голову и лицо – смазанное расплывчатое пятно под темными волосами. Какие-то морские твари уже облепили его, маленькая рыбка деловито сновала вокруг в зеленой воде.
«Спиро, – подумала я. – Спиро...» И его матери придется увидеть это. Может, лучше вообще ничего ей не говорить? Пусть прилив снова унесет тело прочь, в море; пусть проворные морские создания очистят его, сделают белым, как та кость каракатицы...
Но потом в дело все же вступил здравый смысл, подействовавший на мой смятенный разум, точно ушат холодной воды. Непременно надо сказать Марии – гораздо более жестоко было бы ничего ей не говорить. И потом, ведь в этом море нет прилива. Если не будет нового шторма, тело, скорее всего, так и останется здесь, где его сможет найти кто угодно.
По морю вдруг пробежала легкая зыбь, вода качнулась, чуть заметно шевельнув голову утопленника. И тут я узнала его. Не то чтобы я опознала именно лицо – это было бы совершенно невозможно, но почему-то мою память вдруг оживило все, вместе взятое: форма головы и лица и лучше различимый теперь цвет мокрых лохмотьев – темных брюк, свитера и более светлой куртки.
