Ольга Арнольд - Агнесса среди волков
Наутро, проспавшись, Виолетта опять выглядела свежей как ясное солнышко, и с ней снова было приятно общаться как с нормальным человеком. Казалось, она ничего не помнила о вчерашнем — или делала вид, что не помнит. Она снова бывала блестящей и обворожительной, и именно в эти светлые моменты она чаще всего рассказывала о себе.
Эту информацию она мне выдавала, конечно, не просто так, ей было крайне любопытно узнать кое-что и обо мне, я ей явно представлялась натурой загадочной, она никак не могла меня классифицировать, а у нее в трезвом состоянии мышление было четким и логическим, недаром она собиралась поступать на мехмат. Я была ей непонятна: не замужем и в то же время не произвожу впечатления несчастной, работаю в фирме брата — и вроде бы не работаю, да и брат ли он мне? Я уже преуспела в том, чтобы увертываться от разговоров обо мне самой, — я их не люблю, но с ней даже мне было справиться сложно, и кое-что обо мне: о моем кратком замужестве, двух институтах, смерти папы, маме в Америке — она смогла выведать. Я же узнала о ней гораздо больше.
Семья Виолетты переехала в Горький вскоре после ее рождения; до сих пор ее родители с младшим братом, очень болезненным мальчиком, жили в паршивой квартире типа «хрущобы» на пятом этаже без лифта. Насколько я поняла, Аргамаков обещал улучшить их жилищные условия, но ничего предпринимать в этом отношении не спешил — очевидно, считал, что таким образом, через близких, держит Виолетту в своих руках. Собственно говоря, Виолетта не была от рождения Виолеттой, родители назвали ее Валентиной, но уже девочкой она была хороша, как экзотический цветок, и кто-то из родственников прозвал ее Виолочкой; это имя прижилось, и, получая паспорт, она официально переменила имя.
Семья ее жила очень небогато, хотя родители баловали Виолетту и изо всех сил старались получше одеть свою красавицу дочь. Тем не менее она с детства поняла, что так, как они, она жить не хочет, и единственное, что ей может в этом помочь, — ее внешность. С раннего возраста она привыкла ухаживать за собой, понимая, что умных женщин много, а красивых — единицы. На что она рассчитывала? Трудно сказать. Профессия валютной проститутки тогда еще не была в моде, да и какие иностранцы могли быть в закрытом городе Горьком? О фотомоделях и конкурсах красоты тогда еще никто не слышал. Ранняя юность ее пришлась на годы застоя, когда у красивых женщин еще не было такого выбора профессий, как сейчас. Стать актрисой? Но только романтики считают, что смазливая мордочка и идеальная фигура могут заменить талант, а Виолетта четко себя оценивала и зря не обольщалась. К тому же жизнь актрисы не сахар. Ей оставалась только одна профессия — жены. Собственно говоря, женою богатого человека она в конце концов и стала, но счастья, правда, это ей не принесло.
Но, прежде чем пуститься на поиски мужа, она решила получить образование. Данные у нее к тому были — в школе она училась блестяще. Но с мечтой о Москве и об университете пришлось проститься — когда ей исполнилось шестнадцать лет, в семье появился еще один ребенок. Родители ее к тому времени были далеко не молоды, и мальчик родился больным, у него оказался детский церебральный паралич. Мать посвятила себя уходу за сыном, и материальное положение семьи резко пошатнулось. Виолетта вынуждена была пойти работать и поступила в вечерний институт.
Но наступила перестройка, открылись первые кооперативы, а вслед за ними — совместные предприятия: филиал одного из таких СП открылся и в закрытом городе Горьком, и ему потребовалась секретарь-референт. Виолетта стала в родном городе одной из первых представительниц этой новой для нас профессии, и я охотно верю, что она идеально подходила для такой работы. Она быстро переходила из одного престижного офиса в другой, еще более престижный — до тех пор, пока три года назад не повстречалась с Аргамаковым.
Такова была внешняя канва ее жизни; что же касается жизни души, то тут она была куда менее красноречива. Конечно, с детства в нее влюблялись мальчики, а потом — юноши и зрелые мужи, но как реагировала на них она сама? Была ли она неприступной красавицей с холодным умом и ледяным сердцем, снежной королевой, или ей были знакомы обычные женские страсти? Что у нее было до Аргамакова, которого она, конечно, никак не могла любить?
Судя по всему, в ее жизни был тайный возлюбленный, но эта история окончилась чуть ли не трагически — во всяком случае, был аборт. Кто был героем ее романа, она так ни разу и не проговорилась. С ее ребенком от Аргамакова тоже было не так ясно. Иногда Виолетта говорила, что не хотела этого ребенка и пыталась от него избавиться; иногда намеками она давала мне понять, что ребенка она ждала не от мужа и потому он был нежеланным. Во всяком случае, мальчик родился совсем слабеньким и умер на вторые сутки после появления на свет, а она с тех пор испытывала сильнейшее чувство вины — она была совершенно уверена, что если бы не пыталась прервать беременность народными средствами и не желала бы ему смерти, то младенец остался бы в живых. Во всяком случае, с тех пор она начала пить.
Меня удивляло, какая смесь здравых идей и нелепых верований царила в ее изящной головке. Человек с прекрасным образованием, женщина, хладнокровно поймавшая на крючок самого богатого мужчину из своего окружения, — и рядом с железной логикой и расчетом соседствовала по-детски наивная вера в потусторонние силы, в колдунов и магов, в экстрасенсов и ясновидящих. Виолетта не была верующей в истинном смысле этого слова, хотя считала себя православной и иногда ходила в церковь — все ходят, теперь это стало модно. Нет, Бог для нее был или Боженькой раннего детства, милостивым и добрым дядюшкой, когда он спасал ее от всяких неприятностей или опасности, или Иеговой наивных древних людей из Ветхого Завета, грозным и беспощадным, когда он карал за грехи. Она обращалась мыслью к Богу именно в такие моменты, а в остальное время о нем и не вспоминала.
Она очень удивилась, услышав от меня, что православная церковь считает всякие волшебные исцеления с помощью экстрасенсов и магов бесовством, она об этом и не подозревала. Но это не поколебало ее уверенности в том, что на нее наслали порчу по заказу неких завистниц (думаю, у нее их было немало), и снять эту порчу должен кто-то из того же колдовского цеха, как и тот, кто ее сглазил.
В тот первый день, когда мы в их квартире на набережной — огромной, холодной, заставленной какой-то неудобной и разностильной мебелью и потому безликой — намечали план действий, я поняла, как мне будет с ними сложно. Аргамаков упорно считал, что у его жены расстроены нервы, что это депрессия, вызванная смертью ребенка, и что она должна лечиться у тех специалистов, которые ее поймут и к которым она почувствует доверие, у врачей или у экстрасенсов — ему было все равно. Было забавно наблюдать, как этот железный банкир, которого его подчиненные считали единоличным диктатором, человек, распоряжающийся миллионами и миллиардами мановением руки, готов был плясать под дудочку этой своенравной и испорченной девчонки. Но я-то не согласна выполнять любое ее желание, поэтому наш разговор оказался бурным. Аргамаков понял, что у меня тоже есть характер, и не слабее, чем у его жены, и то и дело вытирал носовым платком вспотевший лоб. Я наотрез отказалась водить Виолетту по гадалкам и знахаркам, предложив Николаю Ильичу нанять вместо меня какую-нибудь бабку. Я произнесла это в запальчивости: Аргамаков насупился и явно обиделся, а я почувствовала, что подвожу брата.
