Ольга Славина - Горячая месть для охладевшего мужа
А ведь совсем недавно, когда Илья думал о ней, смотрел на нее, Женя ощущала себя на миллион долларов. Даже на миллиард. Если она ему нравится, значит, не такая уж она плохая. Даже наоборот, у него ведь хороший вкус. Правда, теперь ей с трудом верилось, что все это было. Наверное, она все выдумала: от первого свидания до последней встречи. И не было никакого компромата.
Утром Женя встала с постели будто с операционного стола. Бледная, без сил. Вытянула из шкафа свой старый наряд: темно-серые брюки, черную водолазку. С Ильей она забыла об этих вещах, но сегодня они были под настроение. Униформа депрессии. Волосы забрала в жалкий хвост. Не мешают, и ладно, ей же шампунь не рекламировать. Завтракать совершенно не хотелось, особенно после вчерашнего ужина. Женя хлебнула минералки, влезла в пуховик и вышла в мир тоски и печали.
Хотя она знала, что увидит его, причем с самого утра. Время и место сама вчера сообщила шести журналистам. Районная женская консультация. На деньги «Чугунмета» там сделали ремонт и закупили аппараты УЗИ. Это вклад в национальную программу увеличения рождаемости. Социальная защита населения района, треть из которого работает на их предприятии. Торжественное открытие, благодарственные речи. Присутствие пресс-службы в полном составе обязательно.
Пока выступали начальники, Женя стояла в углу. Пока выступали медики, Женя стояла в углу. Когда дошла очередь до политиков – конечно же у «Чугунмета» были свои представители и в городской и в областной думах, – Женя обнаружила, что делит угол с Ильей Болотовым.
– Привет! – как ни в чем не бывало сказал он.
– Здравствуйте. – Она вздрогнула от неожиданности.
– Как дела? Как здоровье?
Он что, издевается?! Ах да, она просто забыла о его манерах. Невежливо делать вид, что они едва знакомы.
– Все отлично, спасибо.
Вот она на его месте спросила бы: «Как тебе живется без меня?» А в ответ мечтала услышать: «Я не хочу без тебя, я хочу с тобой…»
Но он произнес другое:
– Забавно встретиться именно здесь… Забавно?! Они здесь по работе. Пиар-акция.
Бизнесмен Илья Болотов сделал благое дело, его пресс-служба собрала журналистов для освещения этого события.
– Что вы имеете в виду? – напряглась она. – Ах да, сегодня же похороны Фроловского. А ваш день начался здесь. Рождение и смерть…
Кругом люди. Конечно, она называла его на «вы». А он чувствовал себя полным идиотом.
– Я не о Фроловском, я о тебе. – Он слишком близко наклонился к ней, слишком серьезно посмотрел ей в глаза. – Тебе в ближайшее время эта клиника не понадобится?
Она изумленно распахнула глаза. Он с ней на «ты»? Но здесь же люди! И журналисты. И телекамеры. И одна нацелена прямо на них.
«Не смейте ошиваться возле моего мужа. Это может дорого стоить. И вам, и ему…»
Женя ничего не поняла из того, что сказал ей Илья. Но поспешно шарахнулась от него.
– Извините, мне надо идти…
Она просто сбежала из своего угла и от него.
Людмила Ивановна Болотова на похороны шла равнодушно. Конечно, годы брали свое, и все чаще приходилось покупать не подарки к юбилеям знакомых, одноклассников и коллег, а венки и цветы для их могил. Это было неприятно, печально, но трогало не особенно. Не вызывало ассоциаций с тем кошмаром, который пришлось пережить ей самой. Потому что похороны своей дочери Людмила Ивановна не помнила. Как пришел муж и трясущимися губами выговорил, что их девочки нет больше на свете, помнила. А потом – все, провал. Отрезало как ножом. Огромным тесаком прямо по сердцу…
В любом случае прощание с Анатолием Федоровичем Фроловским было совсем другим. Чинным, спокойным, как в зарубежном кино. Без истерик и успокоительных уколов. Речи, соболезнования. Очень торжественно, в меру трагично. И декорации соответствующие: престижные столичные окрестности Новодевичьего монастыря. И действующие лица: никаких статистов, сплошь важные персоны. Одним словом, похороны по всем правилам. Эти правила Людмила Болотова ценила. Вот только назойливое внимание телекамер ее нервировало. Она боялась, что не сможет справиться с собой и достоверно изображать скорбь. Ей хотелось зло, по-бабьи, плюнуть в эту престижную могилу со специальным устройством по опусканию неприлично дорогого гроба.
Хорошо, что ее место почти на галерке. В первых рядах ее сын и невестка. За Илью Людмила Ивановна не беспокоилась, он, как всегда, вел себя безупречно. Непроницаемое лицо, когда нужно, заботливо поддерживает жену под локоток. А вот Леночка ее неприятно удивила…
– Мои соболезнования, Елена Анатольевна. – Руку Лены пожал вице-спикер Государственной думы.
А потом рядом с ней оказалась модная девушка Вероника, которая болтала без перерыва.
– Черт, с папаней твоим нехорошо получилось, мировой был мужик, – сочувственно бормотала она.
Хотя все, что Вероника знала об Анатолии Федоровиче, так это то, что он регулярно дает Лене деньги, а не советы. Не то, что ее собственный политизированный отец, который взамен на кредитные карточки требовал от дочери патриотизма и вступления в какую-то партию.
– Черт возьми, а тебе здорово идет черный цвет, как и всем блондинкам. Зря я осенью перекрасилась. Перемен захотелось. Хожу теперь рыжая, как лиса. Кстати, ты заметила, с кем твоего отца рядом положили? Платон Лисин – известный писатель, декадент. Все сверхидею искал, видимо, не нашел, запил и того… самоубился. Престижное, надо сказать, соседство. К этому Лисину все время экзальтированные читательницы ходят, цветы носят. Черные розы, как он любил…
Лена внимательно посмотрела на соседнюю могилу. Претенциозный памятник с фотографией сорокалетнего декадента с циничной улыбочкой неприятно ее поразил. Она вообще не любила разговоров о самоубийствах. Просто мороз по коже, несмотря на норковое манто. Она помнила, как мать кричала в запале отцу, что жизнь ей обрыдла, что лучше в петлю. Он зарабатывал деньги и почти не обращал на нее внимания, а она заводила интрижки с какими-то юнцами, пила и гоняла на своем спортивном автомобиле. Иногда Лене казалось, что мать умышленно перепутала газ и тормоз. А потом история с братом Борисом, который явно имел психические проблемы, романтизировал убийства и, в конце концов, повесился.
Лена где-то читала, что склонность к сведению счетов с жизнью заложена в генах. Встречаются целые династии самоубийц. Эта мысль вызывала у нее необъяснимый животный страх. Нет, сама Лена вовсе не походила на бледную деву, бросающуюся с утеса от неразделенной любви. Она хотела жить вечно, благо деньги на пластическую операцию у нее найдутся. Но самоубийцы всегда ее пугали. Она не могла читать о них в газетах, смотреть в новостях. Всегда чувствовала глубокое отвращение и странную притягательность. Нет, она не будет думать о Платоне Лисине, о том, что, по иронии судьбы, именно он стал, как выразилась Вероника, соседом ее отца. Да уж, вечные соседи, без надежды на отселение…
