Александра Матвеева - Банкирша
Отвернувшись от рассказчика, я лениво переводила глаза с одного предмета на другой, делая вид, что смертельно скучаю. Однако не пропускала ни одного слова, напряженно вслушиваясь в интонацию.
— Некоторое время назад промелькнуло сообщение о новом полимере. В разных научных изданиях. В разных странах. Что интересно, практически одновременно. Якобы в Союзе разработали полимер. Он превосходит по свойствам все современные материалы того же назначения. В частности, используемые в авиастроении. Многие сочли это сообщение уткой. Если бы открытие сделали еще в те времена, сведения об этом просочились бы. Невозможно скрыть открытие такого уровня. Так рассуждали те, кто не верил. Я поверил. У меня были основания.
Чуть позже я получил из Москвы автореферат докторской диссертации Константина Скоробогатова. Ведь ваш муж защищался около года назад? Зачем ему это, кстати?
Он помолчал, но я никак не прореагировала.
— Ну хорошо. В автореферате было теоретическое обоснование возможности получения полимера с указанными свойствами. Прошла серия авиакатастроф.
Падали «боинги», «Ту», французские, японские самолеты. Причина — в отказе материалов из-за преждевременного старения. Все забеспокоились. Весь мир возмечтал о полимере. Пять крупнейших в мире производителей авиационных двигателей объявили об учреждении гранта на создание полимера. Объявили конкурс и назначили сроки подачи заявок. Я подал заявку. Знаю еще пять фирм. И Скоробогатов. Все мы проводим исследования. Успех обеспечен тому, кто больше продвинется. Мной проведена гигантская работа. У меня есть шанс. Но возникла трудность. Я знаю, что для производства полимера необходим специальный катализатор. Я подозреваю, что он был изобретен. Еще в советские времена.
Он замолчал. Одним длинным глотком допил чай.
Теперь его глаза напряженно смотрели мне в лицо.
— Вы должны ответить: известен ли катализатор Скоробогатову? И не с ним ли связана ваша поездка в Женеву?
Теперь и я прямо смотрела в его полное ожидания побледневшее лицо. Это длилось несколько секунд.
Потом я опустила ресницы и поменяла позу, сев к мужчине спиной.
За моей спиной раздалось шипение.
— Зря вы так, Елена Сергеевна. У меня есть способ заставить вас разговориться.
Мужчина решительно зашагал к дому.
Я одним движением скинула хламиду и нырнула в бассейн.
Хозяин обернулся на всплеск. Я помахала ему рукой и перевернулась на спину.
Явилась Ильзе. Я выбралась на бортик, и она заботливо набросила мне на плечи махровую простыню.
— Что бы вы хотели на обед?
— Я могу поесть одна?
— Конечно.
— А здесь, в саду?
— Да. Вы можете все, что хотите.
— Спасибо. Тогда жареную речную рыбу. Лучше карпа. А к ней все то, что подавали вчера.
Я провела в саду еще не менее четырех часов.
После обеда повалялась в тенечке на надувном матраце. Подремала, помечтала, повздыхала о муже.
По моим подсчетам, он либо уже напал на мой след, либо близок к этому.
Так, посчитаем еще раз: сутки с момента первого появления Лаймы, плюс сутки или даже двое моего беспамятства, плюс сутки (сегодня вторые) здесь. Итого — четыре-пять. А может быть, я где-то ошиблась в расчетах. И это значит, у Скоробогатова было всего трое (двое) суток, чтобы найти меня.
Тогда его люди далеко и мне придется выбираться самой.
* * *Притопала Ильзе, позвала в дом. Я не стала спорить. Накинула хламиду на высохший купальник, провела ладонями по лицу, взбила волосы и не торопясь направилась к дому. Босые ступни наслаждались соприкосновением с теплыми плитами.
Мне удается сохранять на лице беззаботное выражение, но я совсем не так спокойна, как хочу казаться.
Угроза хозяина занозой засела в мозгу.
Влад (Милашка) шагнул мне навстречу. На его красивом лице играет глумливая улыбка.
— Леночка, кошечка моя… — Он тянется обнять меня. Я, не отводя от его лица безразличного взгляда, подняла руку.
Хрясь! — хлесткий звук пощечины, и Влад, отшатнувшись, непроизвольно схватился за покрасневшую щеку.
Я по-прежнему равнодушно смотрю в его побелевшие от бешенства глаза. Похоже, он сейчас кинется на меня. Нет? Ну как хочешь…
Я отворачиваюсь и со скучающим видом, направляюсь к дивану мимо застывшего хозяина дома.
Сажусь на диван по-турецки и протягиваю руку к вазе с виноградом. Бросаю кисть на юбку, отрываю ягоду, кладу в рот. Виноград без косточек. Мелкий и сладкий. Кишмиш. Обожаю.
Влад несколько оправился. По крайней мере сумел отвести от меня глаза. Теперь жалобно смотрит на хозяина. И голосит:
— Она ударила меня. Эта сука! Вы видели? Она меня ударила!
Хозяин не отвечает. Он садится рядом со мной на диван и приказывает Владу:
Диван!
Ой, да мы никак будем кино смотреть? Похоже, все-таки шантаж.
Качество видеопленки так себе. Даже не на троечку. Но разглядеть можно. Влад в одних трусах старательно раздевает безвольное женское тело. Мое, между прочим. Камера наезжает на мое лицо. Мои глаза открыты, на губах смутная улыбка.
Влад гладит мои волосы, грудь. Целует лицо, шею.
Выражение моего лица на экране не меняется.
Выражение моего лица перед экраном не меняется тоже. Я машинально отщипываю виноградины и кладу их в рот. У ярости красный цвет. Он залил все вокруг, пылает у меня в глазах, в душе. Похоже, я переоценила себя, эти игры мне не под силу.
На экране Влад продолжает ласкать меня. Если этот подонок позволил себе что-нибудь еще… Я убью его. Не знаю как, не знаю когда…
Я гашу накатывающуюся волну бессилия.
Постельная сцена прерывается. Мы вдвоем стоим на балконе. Влад обнимает меня, целует. Я что-то горячо ему говорю, прижимаюсь к нему всем телом.
Вот это действительно хорошо и может произвести впечатление. Снято сзади и сбоку. Молодец Лайма.
Ясно, зачем Влад водил меня на балкон. Я успокаиваюсь.
Похоже, Влад ограничился поцелуями и не воспользовался моей беспомощностью.
Дело в его порядочности? Или в моей непривлекательности? Скорее всего в присутствии Лаймы, которая вела съемку.
Как бы там ни было, я обретаю уверенность, необходимую для следующего раунда. Ярость уже не туманит рассудок.
Спокойно выслушиваю наставительную речь хозяина:
— Теперь вы видите, что вам лучше с нами дружить. А то ваш муж узнает, что вы использовали ваше новое, оплаченное им личико, чтобы изменить ему с молодым человеком.
Можно было бы продолжать следовать тактике молчания. Но она не могла больше приносить пользу. К тому же в голосе хозяина мне удалось уловить некую стыдливость. Неловко за свои методы?
Говорю только ему с оттенком насмешливой жалости:
