Елена Арсеньева - Разбитое сердце июля
Да, они оба красивы, в самом деле красивы, но все-таки видно, что Холстин намного старше невесты. Особенно когда они рядом. С первого взгляда это не бросается в глаза, но, присмотревшись, видишь, что лицо его изборождено тяжелыми морщинами. И слишком низко нависают брови над глазами, что придает лицу угрюмое выражение. А как старят его «бульдожьи щечки» – возрастные складки у губ! Будущий муж красавицы Ирины Покровской обречен на безумную ревность, а она – на бесчисленные ехидные реплики: мол, вышла за этого старика только из-за денег. Жаль, что мужчины редко появляются в косметических салонах, ведь в современной косметологии чего только не напридумано, чтобы ухватить за хвост и если не вернуть, то довольно надолго задержать ускользающую Жар-птицу – красоту молодости!
Ту самую красоту молодости, которой так и блистал Вадим, шедший вслед за сестрой… Синие глаза потуплены, волосы гладко зачесаны назад, на четко вырезанных губах скромная, чуточку озабоченная улыбка. Одет прекрасно, хотя и очень просто: легкая рубашка, светлые джинсы, мокасины. Но вот какая странность: стильная и дорогая одежда Холстина на себя вообще внимания не обращала, она воспринималась как часть целого, как некая составляющая его значительного облика (истинная примета элегантности!), а Вадим словно бы демонстрировал и внешность свою, и эту одежду, будто требовал: а вот посмотрите, каков я и каковы мои тряпки, представляете, сколько за все это уплачено?!
«Позер, актер, фанфарон и бонвиван, – вынесла безапелляционный приговор Алена. – Что у меня за приступ сексуального помешательства случился, что я решила им увлечься?!»
И наша писательница поспешила спрятаться за чью-то широкую спину, чтобы Вадим, не дай бог, ее не заметил и не кинулся возобновлять знакомство. Возможен более позорный вариант: заметить-то он заметит, но сделает вид, будто видит ее впервые в жизни, потому что начисто забыл про свое щедрое приглашение и теперь знать не знает, что делать с новой знакомой. А вдруг она станет навязываться?!
Ну уж нет, Алена со своим гипертрофированным самолюбием в жизни никому не навязывалась и начинать это делать не намерена. Она даже с обожаемым (когда-то давно, теперь все в прошлом!) Игорем не собирается больше выяснять отношения. Просто исчезнет из его жизни, да и все, неужто будет разменивать свою гордость (или гордыню? Ой, да какая разница!) на случайного знакомого?
Впрочем, она зря пыталась спрятаться: все с той же озабоченной полуулыбкой Вадим прошел мимо нее, не поднимая глаз, поглощенный беседой по мобильному телефону. Впрочем, незамеченной осталась не только старательно скрывавшаяся Алена, но и всячески старавшаяся обратить на себя внимание Елена Прекрасная номер два – в серьгах из белого золота. Правда, Алене показалось, гораздо больше она силилась попасться на глаза Холстину, чем Вадиму, но не преуспела и в этом.
Как только «звездная пара» (у эстетки-писательницы от этого словосочетания обычно начиналась оскомина, но иначе тут не скажешь) в сопровождении хвостика-Вадима проследовала мимо, Алена выскользнула из дверей столовой и побежала уже знакомыми дорожками к своему бревенчатому домику, сокрушаясь о даром потерянном времени и мечтая об одном: как можно скорей открыть ноутбук – и наконец…
Из дневника убийцы
«Был сегодня разговор с Мальчишкой. Удивительно: он растет, взрослеет, смотрит на женщин (даже и на меня) испытующим, раздевающим, мужским взглядом, а я не могу называть его иначе, как Мальчишкой. Несправедливо, учитывая, что вопрос, который я ему задала, касался суровых, очень суровых игр – отнюдь не детских и не женских, а именно мужских. Отреагировал он, как надо: поглядел лукаво, но без привычного томного закатывания очей (не передать, как меня это раздражает! Он становится на педика похож, когда так вот начинает глазками играть!) и спросил:
– А что, очень надо?
– Очень, – говорю.
– Выходы на такого человека у меня есть, – сказал Мальчишка. – Человек очень конкретный. Я его еще с армии знаю. Но он даром не работает.
– Сколько он хочет? – спросила я.
– Надо узнать.
– Узнай.
Он поглядел исподлобья:
– Слова не скажу, пока ты мне не расскажешь, что затеяла.
Я сначала хотела отмолчаться, но потом… Все равно пришлось бы его в это посвятить! Рассказала.
Ох, какие стали у него глаза…
Потом говорит:
– Я все сделаю. Да, сделаю. Что скажешь, то и сделаю! Клянусь!
Я только голову наклонила: мол, согласна.
Маленький дурачок… Он ведь и не знает, что от него потребуется! Но, дав клятву, он заложил душу дьяволу мести. А посредником между ними была я».
* * *«И начинания, вознесшиеся мощно, сворачивая в сторону свой бег, теряют имя действия», – сказал некогда Шекспир.
Ничего толкового не получилось! Алена сменила невостребованное платьице на длинную, просторную футболку, в которой обычно спала, когда куда-то ездила, переобулась в шлепанцы, смыла с лица несравненную красоту фирмы «Эсте Лаудер», тоже так и оставшуюся невостребованной, нацепила на нос очки (мартышка к старости слаба глазами стала, как однажды констатировал все тот же дедушка Крылов) и съела вместо банкетных салатиков все три привезенных с собой банана (в них так же, как в шоколаде, живет микроэлемент по имени «серотонин», который пробуждает в нас гормон радости – эндорфин, и когда больше нет никаких поводов порадоваться, можно съесть банан, а лучше – несколько бананов!). Затем она включила фумигатор (величайшее изобретение человечества, сравнимое для людей с такой чувствительной кожей, как у нашей писательницы, может быть, только с изобретением электричества – и то лишь потому, что фумигатор нужно включать в электрическую розетку!), открыла ноутбук, бойко нащелкала в новом документе: «Алена ДМИТРИЕВА. ИГРУШКА ДЛЯ КРАСАВИЦ. Роман», сохранила эту нетленку… а дальше дело не пошло.
Для начала страшным волевым усилием пришлось подавлять желание достать карточную колоду, которую Алена зачем-то прихватила с собой из дому, и посмотреть, что там поделывает и с кем проводит время трефовый король – некий молодой брюнет с черными глазами. А что толку смотреть? И так понятно, что он поделывает и с кем проводит время!
Потом откуда-то прилетели, словно стая ненормальных комаров-камикадзе, которым плевать на фумигатор, ненужные сомнения: а не слишком ли ослепила ее ревность, не рубит ли она, по своему обыкновению, сплеча, не приняла ли нежелаемое за действительное, не грозит ли ей переусердствовать в мстительных планах и оскорбить гнусными подозрениями ни в чем не повинную подругу (или приятельницу, какая разница?) и самого трефового короля, которого она любила так самозабвенно и упоенно, в признаниях которому – и день и ночь, и письменно и устно! – вот только что радугой небесной не расписывалась, который дал ей столько счастья… И горя, конечно, тоже, но… Но разве возможно счастье без горя? Разве возможен день без ночи?
