Аугусту Боал - Джейн Спитфайр. Шпионка и чувственная женщина
Специальная комиссия, назначенная для ее встречи, предложила ей сразу же по прибытии посетить образцовый концлагерь и ознакомиться с новыми техниками допроса. Но Джейн предпочла в одиночестве побродить по улицам, хотя в конце концов все же приняла услуги гида.
Она шла по пустынным улицам. Комендантский час. Тишина. Гид бормотал какие-то сведения, прославляя восстановленный наконец-то порядок. Молчаливый кладбищенский порядок.
Но восстановленный не без серьезных затруднений.
Те, кто храпел ночью (после комендантского часа) обязаны были заново учиться дышать. Обувь в обязательном порядке подбивалась резиной. Впрочем, большая часть населения, особенно на селе, ходила босиком. Все без исключения должны были ночью затыкать ватой рот, чтобы приглушать свои голоса, а днем – уши, чтобы не слышать криков истязуемых.
Несмотря на эти разумные меры предосторожности, пресса всего мира продолжала несправедливую и разнузданную кампанию против новой власти. Джейн констатировала, что известная свобода все же сохранялась – люди беспрепятственно ходили по улицам. С любезного разрешения властей, конечно же. И с неизбежными ограничениями: идя из дома на работу и обратно, следовало выбирать самый короткий путь.
Они зашли на улицу, где располагался музей искусств. Джейн захотела пропустить стаканчик белого в музейном баре. За столиком в другом углу бара сидели художники с выражением почтительного страха на лицах, какое было свойственно большинству жителей.
– Если б мы, абстрактные художники, хотя бы имели гарантию, что нас оставят в живых… – жаловался самый старший.
– Я искренне желаю не создавать проблем для властей и изображать только дозволенное. Но, откровенно говоря, не знаю, как… У правительства нет никаких критериев. Точнее, они постоянно меняются. Неизвестно, какие пейзажи завтра объявят подстрекательством к мятежу…
– Один мой друг был арестован: его натурщик когда-то, много лет назад, принадлежал к центристской партии. Власти сочли, что картина, где он изображен, может быть использована в подрывных целях. Вы же знаете, что все начинается со свободного толкования законов, а заканчивается непонятно где, – вступил в разговор самый младший. – А за подрывную деятельность дают пятнадцать лет…
– А моего брата взяли за натюрморты: яблоки, груши, бананы, виноград. Обычные фрукты. И чем все закончилось? Десять лет каторжных работ!
– Натюрморты? Взяли брата? Но за что? – всеобщий испуг.
– Власти сочли, что он намекает на отсутствие демократии в стране…
– В какой-то мере они правы…
Трое художников умолкли в страхе. Один из них немного спустя нарушил молчание:
– Хотя бы уверенность, что мы останемся в живых… Тогда наше искусство еще может двигаться вперед. Невозможно писать картины, постоянно думая о смерти…
Джейн улыбнулась. Хорошо, если вся Латинская Америка станет такой. Наше поместье. Наш цветущий садик. С ядовитыми цветами и хищными деревьями. Сад, сеющий смерть!
– Только напуганный народ может быть покорным, – твердо проговорила она сквозь зубы.
Затем пожелала видеть детей. Но ей сообщили, что это возможно только на следующий день, в свободное время, с 16.00 до 16.30. Остаток ночи Джейн посвятила посещению лагеря. Тысячи заключенных. Передовая техника из США. Лучшие пыточные орудия того же происхождения. Кое-что новенькое: использование животных при допросах – например, собак и крыс. Превосходные результаты. Особенно, если речь идет о молодых женщинах.
Джейн выразила удовлетворение, подумала о своих близнецах, и отправилась спать. Спала она до позднего утра. Совершенно спокойно, благодаря тишине.
Народ, казалось, весь ушел в подполье.
«О, если бы устранить народ во всех странах мира и оставить только элиту, – подумала она восхищенно. – Такая тишина, такое спокойствие… Мир и любовь!»
Тишина. Лишь иногда ее нарушали выстрелы. Джейн спросила, кого это убивают. Оказалось, петухов и их хозяев, уже посаженных за решетку. Собакам (кроме полицейских) было запрещено лаять, котам следовало просить разрешение на отлов крыс, даже с целью употребить их в пищу. Кенары, скворцы и щеглы были отправлены в далекую холодную провинцию – почти что на Южный полюс – и заключены в огромную клетку, в такой тесноте, что еле могли пошевелиться. Везде порядок. Везде мир.
Нужно было сменить впечатления. Для этого имелось свободное время. Джейн пообщалась с детьми, узнала, что они играют в две очень интересные игры: инфляцию и дефицит. Правила были такие.
1. Дефицит. Девочка-«продавщица» садится по одну сторону прилавка, остальные – по другую. Одна из них просит:
– Продайте мне кило сахара.
– У нас нет.
– Тогда кило кофе.
– Как, сеньора? Вам не стыдно просить у меня кило кофе? Разве вы не знаете, что у нашей страны нет валюты для покупки кофе за границей? Кофе нет.
– Коробок спичек?
– Спички закончились.
– А мясо?
– Все мясо вывозится в Европу.
И так далее, довольно однообразно, пока не появляется плохой мальчик:
– Дайте кило дерьма!
– Как, сеньор? У вас хватает смелости просить кило дерьма? Если людям нечего есть, откуда будет дерьмо? Этого тоже нет.
Мораль: голод полезен, поскольку прекращаются кишечные запоры.
2. Инфляция. Товары есть, но никто не может их купить.
– Кило помидоров, пожалуйста.
– Шесть тысяч песо.
– Полкило?
– Три тысячи.
– Тогда четверть кило, у меня только тысяча пятьсот.
– Цены поднялись, сеньора: теперь помидоры стоят девять тысяч песо за кило.
– Дайте посчитать… Четверть кило – 2250… Так что я могу купить только 150 граммов… И еще останется 150 песо сдачи. Отлично!
– Давайте, давайте, побыстрее.
– Значит, так: 150 граммов…
– Не могу: теперь они стоят 12 тысяч за кило.
– Ну дайте, сколько можете…
– Считайте сами.
– Сто граммов.
– Помидоры уже по 18 тысяч за кило…
Эта игра, несомненно, развивает способность детей к быстрым подсчетам. За неимением лучшего…
Дети имели полное право играть во что угодно. Правда, потом их родителей могли в любой момент вызвать для объяснений. Многих посадили. Других замучили. Некоторым повезло – их сразу расстреляли.
Все было прекрасно под властью закона. Все законно.
Под властью закона, который соотечественники Джейн сами изобрели.
Законно, но нелегитимно.
Но почему? В голове Джейн крутились какие-то непонятные слова:
– Только народ в целом – а не его отдельные представители – может устанавливать законы, менять власть, выражать свою волю через выборы или другим путем!
Что это были за странные слова? Джейн не знала, откуда они. Отрывки из прочитанных когда-то книг… Возможно, кто-то из врагов написал эти слова для вражеской книги.
