Людмила Бояджиева - Признание Альбины Кристаль
Прозвучал удар гонга, вспыхнули невидимые софиты, освещая стоящий передо мною трон.
— Рад вас видеть, — прошелестел замогильный голос и я увидела хозяина бутафорских владений, повернувшегося ко мне вместе с сидением тронного образца. Подумала, помню, о том, каким образом двигается громоздкое кресло и что господин изрядно загримирован. Даже едва не спросила: — Почему вы такой бледный? Но не спросила ведь!
— Да потому что я мертвец! Га-га-га! — ответил на мое молчание весельчак-телепат, многократно прокатывая эхо под сводами зала. Блеклое пятно его лица слабо фосфорецировало на фоне кровавого бархата спинки. Детали я не различила, но воображение дорисовало образ Мерилина Менсона — «кровожадного монстра» шоу-бизнеса: угольные провалы глазниц и алую прорезь рта, рассекавшую алебастровую маску.
— Шутка! — объявил, отсмеявшись, Бледный. — Не удивляйтесь всей этой мистификации, мои ребята любят эффекты. Компьютерные трюки и разная техническая дребедень. Хотите переместиться в гробницу фараона или на Остров проклятых душ?
Очевидно, я не проявила инициативы. Бледный продолжил:
— Тогда перейду к делу. В ваши руки случайно попал некий малоинтересный для дамы предмет. Вам рекомендовали передать находку сведущему и заинтересованному специалисту. Специалист перед вами.
— А… — меня сковала задумчивая печаль, как замерзавшего в глухой степи ямщика. Собеседник не вызывал симпатии, но я была готова подчиниться ему.
— Сделаем так — произведем дружеский обмен: вы мне от чистого сердца подарите пустяковину, я вам — что пожелаете. — С неожиданной галантностью предложил специалист. — Моя щедрость не знает границ. Страсть коллекционера разорительна. Но мне не удается подменить ее увлечением рыбалкой. Пять тысяч в твердой валюте… Десять наличными. Хорошо — миллион. — В его руке оказалась банковская карточка. — Где вы спрятали Ариус?
— Он пропал! Вчера… видите ли…
— Если условия обмена подарками вас не устраивают, придется подождать более благоприятного и, увы, печального момента. В удивитесь, если я скажу, как не редки в моей практике случаи наследования. Никто не вечен. Вы завещаете Ариус мне.
По воздуху переместился стол со всеми необходимыми для записи причиндалами. Даже гусиное перо торчало в пустом флаконе. В бархатном футляре, сверкая лезвием, лежала бритва.
— Вскрываете вену и подписываете составленное завещание кровью.
Я отшатнулась, не читая любезно подготовленного текста. Но некто, возникший за спиной, уже взял мою руку, выгнул над серебряным подносом и вознес над локтевым сгибом бритву.
— Подождите! Мне нечего наследовать… Хотя я, конечно, рада была бы просто подарить… Его украли… Честное слово! — залепетала я как школьница, загипнотизированная черными дырами глаз. Коллекционер замер, словно прислушиваясь к чему-то и неожиданно поверил мне. Заметно сник, потерял всякий интерес к общению. Мою руку отпустили, стол с пером и бритвой исчез. Свист, вой ветра, даже настоящая колючая метель завертелись вокруг меня, образуя воронку. Словно пушинку она оторвала меня от каменного пола и понесла… Понесла над туманными лугами, темными лесами, блестящей лентой реки — бесстрашную, ликующую как Маргарита…
В результате полета я оказалась дома в собственной постели. За окнами просыпались птицы, на тумбочки обнаружился изрядно опустошенная упаковка анальгина, в голове — пустота. Ломота в висках появилась лишь при попытке напрячь извилины. Стоило только мне постараться припомнить обстоятельства ночного визита, озноб окатывал тело и перед глазами кружила метель, как на экране телевизора с выдернутой антенной. И дурацкое слово — «Оксюморон» пробегало на периферии сознания с блошиной поспешностью. Неужели, приступ невроза с галлюцинациями? Этого еще не хватало!
Из зеркала смотрели на меня испуганные глаза под взмокшей челкой. Видимых увечий не было. Только на запястье запеклась какая-то длинная царапина. Выходит, никаких шотландских замков я, скорее всего, не посещала.
Что бы не стать пациенткой невропатолога, я провела серьезную работу над собой по системе Станиславского. Вообразила себя трезвомыслящей, благополучной дамой, весьма похожей на очаровательную Лайму. И главное — без всяких навязчивых идей. Возможно, несколько чрезмерно впечатлительную, но весьма привлекательную и деловую. Сделала тщательный макияж, покрутилась перед зеркалом под странно бодривший меня с времен первого туристического визита в Италию шлягер «Итальяно миа». Тогда, на этой благословленной весенней земле я ощущала себя воздушны шариком, наполненным веселящим газом, готовым взмыть в синюю высь безбрежной радости…
В таком настрое и в новом трикотажном костюме цвета топленых сливок я восседала на рабочем месте, высматривая своего героя Блинова. Если он вызовет меня на разговор, расскажу все, как есть. Пусть сумасшедшая, пусть больная, но честная.
Я вздрогнула от неожиданности — один из жильцов ринулся ко мне, львиным рыком пригвоздив в холле своих охранников. Мне показалось, что он разнесет толстое стекло двери или проломит голову о косяк — такой это был огромный, бурный, и сногсшибательный господин. Нет необходимости описывать знаменитого Карму, синтезировавшего в своем творчестве лучшие достижения отечественной попсы и мирового андерграунда, низменные пласты психоделики с полетом философской мысли. Если вам приходилось наблюдать звезду лишь на экране телевизора, поверьте — личная встреча оставляет куда более глубокое впечатление. Будоражащий симбиоз стервеца и святоши, прикольного лицедея не от мира сего и хваткого бизнесмена, красавца и упыря действовал сногсшибательно. Шлягер Кармы «Харе Кришна, Харе Рама, Харе кладбища реклама…» — сменился другими композициями по текстам Кортасара, Кама Сутры, Нострадамуса, Прейскуранта Бюро ритуальных услуг и документам прозекторских протоколов. В оформлении внешности суперзвезды смешалось мистическое и гастрономическое, далекое и близкое, пижонское и помойное, авангардное и урловое — то есть — начисто распалась связь времен в лучших традициях отечественного гранжа. Вот он — ходячий оксюморон моих ночных безумств! Осенило мгновенно — вид словосочетания, совмещающий несовместимое — то самое словечко, которое я подцепила в своих ночных глюках, наглядно реализовалось. «Живой труп», «Сволочь ненаглядна», «Урод великолепный», «холодных чресел жар» — сидел передо мной во всей своей несовместимой целостности.
Сверкнув стальными фиксами, звякнув колодезной цепью из 24-х-каратного золота, Карма-оксюморон вытаращил страстные бараньи глаза:
