Лоис Гилберт - Без жалости
— Как он выглядел? — спросила я.
— Как всегда. Правда, немного нервничал и слишком часто улыбался, но выглядел прекрасно и вид у него, я бы сказал, был весьма процветающий.
— Ты всегда знал, что он жив, или бабушка тебе тоже лгала? — Я не могла не задать этого вопроса, хотя знала, что трещина, возникшая в наших с бабушкой отношениях, после этого вопроса превратится в настоящую брешь.
Райан бросил взгляд на бабулю, которая в этот момент взбивала веничком яйца и избегала смотреть на кого-либо из нас.
— Я знал, что никакой автомобильной катастрофы не было. Я знал, что он бросил нас и убежал с Винсентом. По этой причине я предполагал, что он жив.
На душе у меня было мерзко. Мысль о том, что любовь, которую мои близкие демонстрировали по отношению ко мне всю мою жизнь, — такая же ложь, как сказочка об автомобильной катастрофе, не давала мне покоя. Почему они молчали? Думали, быть может, что я слишком деликатна или, наоборот, слишком тупа, чтобы правильно воспринять и оценить истину?
— Чья это была мысль — не говорить мне правду? — спросила я надтреснутым, каким-то чужим голосом. — Почему все-таки мне не сказали о том, что произошло?
— Все это было для нас слишком болезненно, Бретт, — произнес Райан. — Нам хотелось поскорее забыть про Эдварда. Когда отец приехал ко мне в школу, я тогда никому об этом не сказал — даже бабушке.
— Он не имел права приезжать в школу и ставить тебя в такое двусмысленное положение, — произнесла бабушка.
— Когда я увидел его, то испытал настоящий шок. Мне даже дышать в тот момент стало трудно. Но прошло несколько минут, я как-то примирился с его появлением, мы даже пожали друг другу руки и немного поговорили — так, о всякой ерунде: как дела? как живешь? Короче, задавали друг другу вопросы не очень хорошо знакомых людей при случайной встрече. Причем отец на некоторые мои вопросы прямого ответа не давал.
— Почему ты не сказал мне тогда об этом? — спросила бабушка у Райана. В ее голосе отозвались боль и страдание.
Я поморщилась, как от зубной боли: все это напоминало мне какую-то детскую игру.
— Как ты можешь предъявлять ему претензии, когда сама лгала мне на протяжении тридцати лет?
Бабушка только вскинула руки, и я поняла, что она опечалена до такой степени, что и говорить-то, в общем, не в состоянии. Мы — все трое — мучились и молчали.
— Он дал мне в тот день сто долларов, — наконец выдавил из себя Райан. — Я сказал что-то, что его рассмешило… тогда он достал бумажник и отсчитал мне пять двадцаток.
— А ты, значит, взял? Да как ты мог?! — Я сразу перешла на крик. Наверняка Винсент меня слышал, но мне было на это наплевать.
Райан продолжал говорить тихо и спокойно, но щеки его горели.
— Даже не знаю, как это вышло. Это были деньги, много денег — я таких никогда и в руках не держал. Мне тогда показалось, что они просто свалились на меня с неба. Это было вроде выигрыша в лотерею…
— Ты ведь с ним потом встречался, верно? — спросила я.
— Да, но тогда он уехал и даже не сказал, будем мы с ним видеться или нет. И вот после его отъезда эти деньги в буквальном смысле стали жечь мне карман. Мне стало ужасно стыдно. Я понял, что это своего рода взятка. Определенно, отец решил, что купил меня за сто долларов с потрохами и эта сотня свяжет нас с ним навсегда. Но я этого не хотел. Более того, я стал желать ему смерти. Я его возненавидел.
Хотя я гневалась на брата, мне было нетрудно представить, как он себя тогда чувствовал. Ему было несладко — выходило, что он продал всех нас за какую-то жалкую сотню. Если бы Дэн попытался в той же манере дать взятку Эми, чтобы, к примеру, заручиться ее благосклонностью и отвадить от меня, я сделала бы все, что в моих силах, чтобы он никогда больше не увидел дочь.
Райан между тем продолжал говорить:
— Я стал проматывать доставшиеся мне деньги — хотел от них побыстрее избавиться. Самые крутые парни нашего класса выстраивались в очередь, чтобы сходить со мной пообедать. В кафе я заказывал чуть ли не все меню, катал своих приятелей на такси и, избавляясь от очередной двадцатки, чувствовал, что на душе становится легче.
— Почему ты не сказал полицейским, что узнал тело? — спросила я. — Не кажется ли тебе, что это выглядит как минимум странно?
Райан вздохнул и отложил нож, которым крошил зелень. Он по-прежнему избегал смотреть мне в глаза.
— Даже и не знаю. Теперь, по зрелом размышлении, я понимаю, что сделал обыкновенную глупость. Но тогда, увидев отца в пластиковом мешке, я испытал сильнейшее потрясение. Конечно, в полиции со временем дознаются о том, что это наш отец, но ты-то в тот момент ничего о его судьбе не знала. Я привык говорить о том, что он погиб, и был не в силах открыть тебе секрет перед лицом всех этих чужих людей.
— И часто он приезжал, чтобы с тобой повидаться? — спросила бабушка.
Райан перевел взгляд.
— Он объявлялся каждый год — раз или два, не чаще. И еще — он просил меня никому о его визитах не рассказывать.
— Он давал тебе деньги всякий раз, когда приезжал? — спросила я, не пытаясь скрыть горечь.
— Да, — последовал ответ.
— Это тогда ты начал играть? — спросила я, зная, что тем самым наношу по своим отношениям с братом сильнейший удар. Но иначе я не могла: окружавшая меня стена из тайн и секретов должна была быть разрушена.
Райан пожал плечами.
— Когда я видел его и брал у него деньги, меня начинало тошнить. Причем в прямом смысле. Как-то раз после его визита меня вырвало. У меня начались боли в желудке, и я, пока учился в школе высшей ступени, вечно таскал с собой болеутоляющие таблетки.
— Бедняжка, — сказала бабушка, — а я ни о чем таком даже не догадывалась.
Райан сухо улыбнулся.
— Ладно, все это уже в прошлом.
Он сжал бабушку в объятиях и прошептал ей на ухо — но так, чтобы я тоже слышала:
— Ты не волнуйся, все кончится хорошо.
— Надеюсь, ты прав, — сказала бабушка, прислонясь щекой к плечу Райана.
Я смотрела, как они сжимали друг друга в нежных родственных объятиях. Это напоминало мне актеров, разыгрывающих пьесу для одного-единственного зрителя — для меня.
— Иди к нам, Бретт, — произнес Райан. Бабушка тоже протянула руку.
— Прошу тебя, дорогая, — сказала она сладким голосом.
Они предлагали мне принять участие в этом трогательном празднике семейного единения, но я никак не могла забыть про ложь, которой они меня опутывали на протяжении тридцати лет. Я смотрела на них и не двигалась.
Зазвонил телефон, и праздник единения завершился. Райан и бабушка отпрянули друг от друга.
— Может, я возьму трубку? — подал голос из гостиной Винсент.
