Оксана Сергеева - Стая (СИ)
Шаурин сдавленно рассмеялся.
— Как жил… — задумчиво повторил он и вздохнул. — Пусто. И не страшно.
— Как это? — Юля растерялась. Не такой ответ ждала. И не знала, как это понимать. С усилием вслушивалась в его приглушенный голос, боялась хоть слово пропустить.
— Вот так. Когда ничего не страшно, это намного хуже, чем если скучаешь… чем когда крышу рвет от боли и тоски. Потому что, Юленька, не страшно — только мертвым.
Дыхание странно застряло в горле, скомкалось. Юля сглотнула и спросила шепотом:
— А у тебя срывало крышу?
— М-мм, — кивнул.
Почему-то в этот момент поняла, что не хочет знать подробности, хотя до этого намеревалась все у него выпытать. Все до мелочей. А сейчас побоялась. Видимо, прав Шаурин: есть слова, которые вслух произносить не стоит.
— А хотел вернуться? — задала другой вопрос, но так же очень ее интересующий.
— М-мм… — снова кивнул.
— Когда?
— После смерти Юры. После того, как на похоронах побывал. И у тебя.
Юлька и сама не заметила, как задержала дыхание, ожидая ответа. А услышав, вздохнула с облегчением. Но говорила все еще тихо, полушепотом. Словно боялась силой голоса разорвать тонкую ниточку, на которую он нанизывал свои признания. Трудно они шли. Кажется, пока слушала его, вслушивалась в каждое слово, мышцы свело от напряжения. Но шевельнуться не смела.
— Как удержался?
Помедлил с ответом.
— Разгромил свою квартиру.
— Как разгромил?..
— Молча. Разобрал мебель на щепки и сложил горкой. Все разнес и успокоился.
Юлька довольно улыбнулась.
— Я легко это представляю. И посуду разбил?
— Всю.
— Вот это ты скуча-а-ал… — с восторгом протянула она и почему-то поверила ему.
Верила, что он все так и сделал, как сказал — разнес всю мебель в своей московской квартире и перебил посуду. Верила безоговорочно. Потому что точно знала, что Шаурин не только может похвастаться умением сохранять хладнокровный и непробиваемый вид практически в любой ситуации, но с таким же успехом он в ярости может разнести все вокруг.
Вот этих его негромких слов оказалось достаточно. Думала, что всю душу ему измотает вопросами, но уже ничего не хотела спрашивать. Остыла. И устала. Внутри пусто было, но пустотой приятною — такой, которую хотелось поскорее чем-то заполнить.
ГЛАВА 52
В палате было тихо. Хотя, как иначе. Судя по размеренному дыханию, Монахов спал. Денис не первый раз навещал его в больнице и в такие моменты всегда немного терялся: не знал, что делать — то ли сидя у кровати подождать, пока тот проснется, то ли тихо уйти, предварительно переговорив с врачом.
Неловко как-то у постели спящего больного сидеть. Словно мешаешь ему: вздохами и ожиданием нарушаешь его покой, подгоняешь проснуться. И у окна стоять неудобно: некуда взгляд деть, ничего нет за окном интересного, да и солнце так ярко светит, что ослепляет. Душно в палате, проветрить бы.
Показалось, что воздух в помещении взметнулся, и по спине пробежала зябкость. Так бывает, когда кто-то пристально смотрит в спину. Шаурин обернулся и встретился с жестким взглядом серо-зеленых глаз. Удивительно живые они для человека слабого здоровьем, перенесшего пять дней назад сложнейшую операцию на позвоночнике и прикованного к больничной койке. Можно было бы сказать, что Сергей Владимирович «буравил его взглядом». Но здесь больше подходило другое — «горячо». Монахов смотрел горячо. Так смотрит человек, который ждал встречи, рад, соскучился.
— Как вы, Сергей Владимирович? — негромко и ровно спросил Шаурин.
— Живой, — одним словом обозначил мужчина свое самочувствие.
— Это я и сам вижу.
— Ну, а остальное мелочи.
— Действительно, — хмыкнул Денис, поддерживая попытку Монахова иронизировать.
— Как солнце ярко светит. Как будто весна на дворе.
— Да лучше на улице, — усмехнулся Денис, отметив про себя задумчивость Монахова, легкой тенью мелькнувшей на лице, — на улице бабье лето. Вот и греет «по-женски».
Сергей Владимирович почему-то улыбнулся. Может быть, вспомнил про жену. Это хорошо.
— Как Юля?
— Хорошо, — сначала неопределенно ответил Денис. Юля уже виделась с отцом, проведывала, но сегодня Денис заехал один. — Хорошо, — повторил немного иронично. — Я ее из дома одну не выпускаю, запер в квартире. Пусть в себя придет окончательно. — Денис так и не присел, остался стоять у окна, прислонившись к подоконнику. Может, солнце, которое грело «по-женски», держало; может, просто к концу дня не хотелось лишних движений делать.
— Вот это правильно, — неожиданно одобрил Сергей Владимирович, просветлев лицом. — Скандалит?
Шаурин почувствовал в его голосе понимание и невольно улыбнулся:
— Пытается, — кивнул.
— Ничего, успокоится.
— Вылечим.
Теперь Монахов кивнул с улыбкой, вернее, сделал едва уловимое движение, которое по-другому нельзя было расценить. Кивнул уверенно, словно не сомневался в обещании Шаурина.
— Всегда хотел спросить у тебя, — вдруг сказал он, прогнав с лица спокойствие. Кажется, скулы мужчины чуть побелели, напрягшись. Денис не задал встречного вопроса, но шевельнулся, позой своей выражая полное сосредоточение. Тогда Монахов продолжил: — Как бы ты поступил на моем месте тогда… семь лет назад?
Не уточнил он, что имел в виду, но Денис и так понял, о чем спрашивалось. Отвечать не спешил, хотя в ответе не сомневался и не раздумывал. Но выдерживал паузу — то ли чтобы значимости своим словам придать, то ли сконцентрировать на себе все внимание Монахова.
— Убил бы, — спокойно сказал он. — Будь я на вашем месте, убил бы, не раздумывая, — второй паузы не смог выдержать. — Разочарованы моими словами? — Почему-то стало важным услышать честный и прямой ответ.
— Нет, — как-то тяжело сказал мужчина. Хотя, наверное, еще каждое слово давалось ему с огромным трудом, но этого он, конечно, ничем не выказывал. — Значит, я в тебе не ошибся.
— Почему?
— Потому что сейчас я на больничной койке, а ты на своих ногах.
— Это ненадолго, — уверенно сказал Шаурин и тут же поправился: — То, что вы на больничной койке. Я от души хочу, чтобы вы поправились и еще долгие годы радовали нас своим присутствием.
Монахов улыбнулся, отчего-то веруя в его слова.
— Я и сам, признаться, на это надеюсь. Хотелось бы еще внуков увидеть.
