Француаза Бурден - Хрустальное счастье
Ее голос был надорванный, резкий, устрашающий, но она улыбалась, наконец, ей удалось вывести его из себя. Она снова откинулась на спинку стула, посмотрела вокруг. Ей было лестно обедать с ним. Он, безусловно, был самым привлекательным мужчиной во всем ресторане, и когда он вошел, большинство женщин бросили на него выразительные взгляды. Когда‑то Шарль имел такой же успех.
— Твое судебное заседание продолжится через полчаса, я попрошу счет, — решила она.
Винсен слегка коснулся ее руки, и она перестала стучать, он сказал:
— Ты шутишь? Это я тебя пригласил, полно тебе…
Он никогда не позволял ей платить за себя. Его воспитание не позволяло этого. Кузены или нет, но от него она охотно принимала это ухаживание, хотя и считала его старомодным. Чтобы подчеркнуть ее независимость, другие мужчины не делали этой ошибки. По крайней мере, сейчас, когда она управляла одной из самых значительных адвокатских контор Парижа.
Сирил покраснел до ушей, а Тифани осталась сидеть вполоборота к нему. Она разразилась смехом.
— Заходи или уходи! — бросила она ему, подхватывая пеньюар.
Рано созревшая, она уже на самом деле была не ребенком, а подростком, и ее тело начинало принимать формы. Молодой человек четырнадцати лет, который, не переставая, смотрел на нее, зачарованный не мог сдвинуться с места, и ей пришлось втащить его за руку.
— Успокойся, это не так страшно! На будущее, тебе просто надо стучаться…
Закрыв дверь, он нашел в себе силы, чтобы сесть далеко от нее, на стул за столом. Он опустил глаза на тетрадь по географии, но его взгляд затуманился на карте Африки, наполовину закрашенной.
— Тебе что было нужно, Сирил? — спросила она своим мелодичным голосом.
Завернутая в бледно‑голубое шелковое кимоно, она тоже вся дрожала, и ему стоило усилий вспомнить, зачем он к ней пришел.
— Твой латинский словарь. Мой исчез, его точно взял этот мерзавец Виржиль; он никогда не удосуживается спросить разрешения…
Соперничество двух мальчиков проявлялось во всем. Сначала тот факт, что они будут учиться в одном классе, их взбесил. Но очень скоро Виржиль должен был отступить перед результатами Сирила, которого ему никогда не удавалось догнать, кроме как по физкультуре.
Тифани подошла к столу и нагнулась над ним, чтобы дотянуться до полок. Она пахла мылом, яблочным шампунем.
— Ты очень красивая, — произнес он, спрашивая себя, как он осмелился произнести эти слова.
Вместо того чтобы рассмеяться, как обычно, после его неловкого комплимента, она резко отошла. Они секунду молча смотрели друг на друга, оба осознавая болезнь, которая рождалась между ними.
— Ты тоже совсем не плох, — сообщила она через мгновение.
Это же на все лады повторяла ей ее лучшая подруга, и каждый четверг, когда она приходила обедать на авеню Малахов, она замирала, повторяя: «Твой кузен Сирил сногсшибателен!» До тех пор пока Тифани не отвечала, что Сирил не совсем ее кузен и что это их уважаемые родители кузены.
— У меня в субботу праздник. Хочешь прийти? Она отступила еще на два шага, ошеломленная предложением. В четырнадцать лет он будет возиться с двенадцатилетней девчонкой? Конечно, она была старше своего возраста, свободно держалась и умела хорошо танцевать рок, но никогда мальчик из десятого не показался бы с девчонкой из восьмого, это было безумие, смех.
— Я бы с удовольствием, — услышал он ответ, — только я не уверена, согласится ли папа.
— Ну, иди же спроси у него!
В движении, которое он сделал, чтобы встать, она, наконец, отметила, что он был самым соблазнительным мальчиком из ее окружения. Почему она этого никогда не замечала? Потому что она видела его каждый день уже долгие месяцы? Потому что она знала его с самого рождения? Она рассмотрела его каштановые волосы, которые он носил немного отпущенными, как того требовала мода, его бледно‑голубой взгляд почти размытый, его прямой нос. Он был высокий для своего возраста, худой и мускулистый, с обезоруживающей улыбкой, которая открывала маленькие, немного редко расставленные зубы.
— Сейчас же? Тогда дай мне одеться! Если нет… Она повернулась к нему спиной, чтобы натянуть клешеные джинсы и маленький смешной короткий шотландский свитер.
— У кого вечеринка?
— У одного друга из лицея.
— Виржиль тоже там будет?
— Нет, не может быть и речи, у нас нет общих друзей с твоим братом!
Она никак не прокомментировала, занятая тем, что скажет отцу.
— Ты уверен, что хочешь меня пригласить? — повторила она для очистки совести.
Он лишь улыбнулся в ответ, прежде чем открыть дверь. Если Винсен даст свое согласие, он будет считать часы до субботы. Никакая другая девочка не имела для него никакого значения, он мог ждать десять лет, если нужно, но он хотел только Тифани. И он знал это уже давно.
Магали по‑своему нашла способ преподать урок Винсену, отказавшись принимать его до выхода из клиники. Никогда больше она не собиралась унижаться перед ним, она себе в этом поклялась. В пятницу, когда она покинула дом здоровья, Ален встретил ее и отвез к Одетте. Последняя заново перекрасила крошечную комнатку Магали, в которой та выросла и сейчас рассчитывала провести некоторое время.
В течение месяцев одиночества она многое обдумала. Ей ужасно не хватало детей, но она не считала себя в праве жаловаться. Потом, она была очень плохой матерью для них и подала им плачевный пример. Она не знала, чем Винсен оправдал ее долгое пребывание в больнице, насколько откровенен он был с ними, и не наболтал ли клан Морванов на авеню Малахов не пойми чего о ней.
Думать о Кларе, Мари или даже Мадлен ей было неприятно. Эти женщины не должны были ее простить, но могла ли она их в этом упрекнуть? Она показала себя не в состоянии войти в семью, не в состоянии сделать Винсена счастливым — такого замечательного Винсена, не в состоянии достойно воспитать троих детей. На самом деле, не в состоянии просто воспользоваться случаем. Она, бывшая служанка, которая волею судьбы стала принадлежать к высшему обществу, а потом попала в яму по собственной глупости.
За последние недели перед тем, как покинуть команду психологов, которые долго с ней работали, ей удалось преодолеть свой страх. Ален показал себя понимающим, очень современным, полным идей и представил ей планы на будущее. Он даже предложил ей поселиться на мельнице у Жана‑Реми, уверенный, что она не захочет вернуться в Валлонг. Она в то время предпочла дом Одетты, потому что там прошла ее молодость — та, которая была еще до всех ее ошибок.
В субботу утром, проснувшись на узкой железной кровати в запахе свежей лаванды и горячего кофе, который витал вокруг нее, она почувствовала себя возродившейся. Если она проявит силу воли, она сможет начать все в хорошем настроении, и ей лишь оставалось встретиться с мужем, необходимость которой нельзя было избежать. Она приняла душ, надела черные брюки и белый хлопковый свитер, потом дошла до кухни, где ее ждал завтрак. Одетта предусмотрительно исчезла, зная, что Винсен придет к одиннадцати часам, но поставила на стол плошку с вареньем, покрытую бумагой, пшеничный хлеб, вазу с фруктами и две чашки. Чашки, а не кружки, что заставило Магали улыбнуться. Такая женщина, как Одетта, и представить не могла, чтобы судья пил кофе из кружки. А «старший сын господина Шарля», Винсен, стал «господином судьей».
