Сохейр Хашогги - Мираж
Принц просто окаменел от ярости.
— Сука! — прокричал он, словно Амира была виновата в его непростительной выходке.
Малик действовал молниеносно. Амира не успела ничего понять, а принц Али уже валялся на траве, сбитый с ног ударом юного Бадира.
Это было неслыханно. Амира даже перестала плакать. Один мужчина поднял руку на другого; само по себе это было ужасно, но замахнуться на особу королевской крови — это было просто немыслимо. Кто-нибудь заметил происшедшее? Бахия в дальнем конце сада, казалось, была поглощена созерцанием вершин финиковых пальм.
Принц, пошатываясь, поднялся на ноги.
— Ты мне за это заплатишь, — процедил он сквозь зубы, стараясь, правда, держаться подальше от обидчика.
Амира видела, что Малик испуган, но его голос не дрогнул, когда он ответил принцу:
— В самом деле? Ты собираешься мне это рассказать? Кому? Отцу или, может быть, братьям? Тогда не забудь сказать им, как ты назвал мою сестру!
Принц, сверкнув глазами, резко повернулся и ушел, не проронив больше ни слова.
До глубокой ночи Амира и Малик взволнованным шепотом обсуждали происшествие. Девочка была уверена, что скоро явятся королевские стражники и схватят Малика. Своим поступком он нарушил все правила и законы. Малик, правда, не очень уверенно, убеждал сестру, что ничего страшного не случится и никто не схватит его. Мальчишка просто трус, хоть и принц.
— В правилах, сестренка, — сказал Малик с несколько наигранной бравадой, — самое главное то, что иногда их надо нарушать. Очень важно только знать, когда именно.
Амира даже от взрослых никогда не слышала ничего подобного. Но в устах брата это утверждение было естественным. Он еще больше вырос в глазах девочки. Малик до этого случая был ученым и светским человеком, теперь он, кроме того, превратился в отважного, благородного разбойника.
— Мама, я поеду осенью в Викторианский колледж?
Прошли обещанные два года, Амире исполнялось восемь лет — самое время для поступления в школу.
Джихан горестно вздохнула.
— Нет, моя красавица, ты не поедешь в Каир. — Неподдельная печаль в голосе матери не позволяла подвергать сомнению ее слова.
— Но я хочу.
— Я знаю. Но ведь я уже говорила тебе, что девочки не учатся в таких школах, как Викторианский колледж.
— Но почему? Ведь я почти всему научилась у Малика. Он отдает мне свои старые книги, и я даже научилась делать уроки не хуже, чем он.
Пораженная Джихан взглянула на дочь.
— Ты серьезно, радость моя? Я видела, как ты заглядываешь в книги, но не думала, что ты по-настоящему взялась за учебу. — Сказав это, мать строго сжала губы. — Я горжусь тобой, Амира. Ты очень умная девочка. Но выкинь Викторианский колледж из головы. Ты просто не можешь туда поехать.
— Но я хочу. Ты понимаешь, я хочу!
Она разразилась таким громким и горьким плачем, что на женскую половину, словно буря, ворвался разъяренный Омар.
— Что здесь за крик? — сердито поинтересовался он у Джихан. — Все слышно у меня в кабинете, а ведь у меня гости. Так ты оберегаешь мир и покой этого дома?
— Прости меня, о супруг. Но это моя вина.
— Почему малышка так громко плачет?
— У нее просто разыгрались детские фантазии, — Джихан в нескольких словах обрисовала мечты Амиры, обратив их в не стоящую внимания шутку.
Омар неожиданно смягчился.
— Послушай, дитя мое, но что ты потеряла в этом старом, грязном, отвратительном Каире? Неужели ты хочешь покинуть своих двоюродных сестер и братьев, любимых подруг? Подумай, как тебе хорошо здесь. Скоро у тебя будет день рождения, и мы придумаем для тебя что-нибудь особенное.
— Но, отец, почему Малику нравится учиться в Каире? Мне хочется быть там с ним.
Омар нахмурился: это был еще не бунт, но поведение дочери оказалось на грани неповиновения.
— Выслушай меня, дочка, и выслушай внимательно. Твой брат вырастет и станет мужчиной. Ему нужно образование, чтобы он смог справляться со своими мужскими обязанностями. Ты девочка. Твой долг — стать скромной и послушной женой мужа, который, Бог даст, когда-нибудь у тебя будет. Вот чему тебе предстоит учиться. И давай больше не будем говорить об учебе в Каире.
Отец резко повернулся и вышел из комнаты. Амира поняла, что возражать и правда бесполезно. Всю ночь она проплакала в ласковых объятиях матери: все ее надежды рассыпались в прах.
Через несколько дней Амира подслушала разговор родителей.
— Я вновь склоняюсь перед твоей мудростью и рассудительностью, — говорила Джихан тоном, в котором смешались лесть, восхищение и настойчивость. Мать всегда говорила так, когда хотела чего-нибудь добиться от Омара. — Я, конечно, согласна, что Бахия — прекрасная служанка, но она всего-навсего служанка. Я затронула эту тему только потому, что человеку твоего размаха и положения необходимо подготовить обоих своих детей к будущему. Я знаю, что ты сознаешь: времена меняются. Сейчас девочки тоже должны получать образование, хотя бы начальное. Ты же сам говорил мне, что правительство собирается через пару лет открыть школу для девочек. Я точно помню твои слова. Я уверена, что, если бы не твоя занятость, ты сам нашел бы подходящую гувернантку для нашей дочери. Я очень надеюсь, что ты снизойдешь до моей просьбы и займешься этим делом сейчас.
Мгновение спустя Амира услышала раскаты отцовского голоса.
— Все эти годы я прекрасно жил, зная, что времена меняются, хотя, должен признаться, меня не всегда радовали эти перемены. Мне не понравилась твоя речь сегодня, но в твоих словах что-то есть. Пусть будет по-твоему.
Вот так в жизни Амиры появилась мисс Вандербек, нянюшка Карин.
Нянюшка Карин
— Как она выглядит, твоя светловолосая няня?
За то время, что мисс Вандербек жила в доме Бадира, Амира слышала этот вопрос сотни раз. У каждой из ее подруг были нянечки, о достоинствах которых велись постоянные разговоры. Но ни у кого не было такой няни, как у Амиры Бадир. При каждом удобном случае она не упускала возможности пожаловаться на мисс Вандербек — и слишком она строга, и слишком серьезна, и слишком иностранка, но ведь все знают, что нельзя прилюдно хвалить тех, кого по-настоящему любишь.
— Мне кажется, она очень симпатичная. — На этот раз Амира сделала исключение для Лайлы: девочка, точнее, молодая женщина, стала ее ближайшей подругой, ведь Малик был теперь так далеко.
— Продолжай, продолжай. Она хорошенькая?
Амира искренне считала мисс Вандербек с ее молочно-белой кожей и глазами цвета полуденного неба просто красавицей.
— Не знаю, она сама так не думает. Она очень худая, — подумав, добавила Амира, и это была правда. По ремальским меркам нянюшку Карин можно было назвать ходячим скелетом. Все говорили, что с ее худобой она никогда не найдет себе мужа. Но это было неправдой — однажды в ее жизни был мужчина.
