Сандра Браун - Французский шелк
Клэр мысленно сосчитала до десяти. Когда Ясмин бывала недовольна собой, она становилась агрессивной и задиристой, пытаясь найти выход своим эмоциям. Такой уж был у нее характер, и Клэр за годы их дружбы научилась терпению. Однако от этого было не легче, и бурные выходки Ясмин не оставляли Клэр равнодушной. Она знала, что на следующее утро Ясмин будет извиняться, заискивающе улыбаться, называть себя эгоистичной сукой, умолять о прощении, но на сегодняшний вечер Клэр было достаточно впечатлений и истязать себя дальше она не собиралась.
— Думай что хочешь. Я устала. Спокойной ночи.
— Этот Кассили, как хоть его зовут?
— Я не знаю. — Клэр погасила свет в холле и направилась к своей спальне. Ясмин намека не поняла и плелась следом за Клэр, словно надоедливый щенок.
— Ты, надеюсь, была с ним холодна и надменна?
— Я держалась враждебно.
— Но он понял, что его водят за нос? Клэр резко остановилась и обернулась:
— Что ты имеешь в виду?
— Ты же мастерица увиливать от прямых ответов, Клэр, но, судя по моему первому впечатлению от Кассиди, он не из тех, кто готов воспринимать серьезно женский треп.
— Я уверена, что в этом смысле он не воспринимал меня как женщину. Он ведь был здесь как лицо официальное.
— Но он проторчал бог знает сколько времени.
— У него было много вопросов.
— И у тебя нашлись на них ответы? Клэр сурово посмотрела на подругу:
— Лишь на некоторые. Он хотел привязать меня к убийству Уайлда, а связи никакой не вырисовывается.
— Как ты находишь его, сексуальным? — спросила вдруг Ясмин.
— Твой вопрос, я полагаю, относится к помощнику прокурора, а не к этому евангелисту?
— Ты опять увиливаешь, Клэр. Ответь мне.
— Я как-то не думала о сексуальности Кассиди.
— А я думала. Он очень сексуален, причем в самом порочном смысле. Ты не находишь?
— Не помню.
— Готова спорить, что он трахается с открытыми глазами и стиснув зубы. Меня возбуждает даже сама мысль об этом.
Ясмин явно провоцировала подругу. Решив не реагировать, Клэр обернулась и спокойно сказала:
— А я думала, что ты влюблена.
— Да, я люблю. Но я не слепая. И пока не умерла, — парировала Ясмин. И уже через закрытую дверь в спальню Клэр прокричала:
— И хотя ты и стараешься казаться холодной с этим Кассиди, да и всеми остальными, ты вовсе не такая, Клэр Лоран.
Прислушиваясь к удаляющимся шагам Ясмин, Клэр глянула на свое отражение в зеркальной дверце шкафа. Сейчас она не походила на себя — взволнованная, смущенная, испуганная. И виной тому был лишь один человек — Кассиди.
Глава 6
Андре Филиппи закончил обедать и аккуратно сложил серебряный прибор на тарелке. Он промокнул рот краем льняной салфетки, свернул ее и отложил в сторону. Затем позвонил официанту, чтобы тот забрал поднос. Жареная утка была, пожалуй, суховата, а в соусе, поданном к свежему аспарагусу, было чересчур много эстрагона. «Надо сделать замечание шеф-повару», — отметил про себя Андре.
Ночной менеджер нью-орлеанского отеля «Фэрмон» Андре Филиппи требовал безупречного исполнения служебных обязанностей от каждого служащего. Ошибок и промахов он просто не выносил. Грубость или неряшливость сотрудника были основанием для его немедленного увольнения. Андре считал, что к руководству отеля отношение должно быть столь же почтительным, как и к самым высоким гостям.
Обычно должность ночного менеджера не предусматривала личного кабинета, но у Андре был некий особый статус даже в сравнении с управляющими более высокого уровня.
Очень важное качество отличало Андре от остальных — он умел хранить тайны.
Андре пользовался особым расположением начальства, которое частенько нуждалось в его услугах. Андре добросовестно хранил в секрете их тайные пороки — склонность одного к молодым юношам, пристрастие другого к героину. Личный кабинет был лишь одним из проявлений особой благосклонности боссов, которую Андре снискал своим редким даром хранителя чужих тайн и услужливостью.
Другим выражением признательности персонала отеля и гостей, которые тоже просили о подобного рода услугах, были кругленькие суммы, которые скапливались на счетах Андре в нескольких нью-орлеанских банках, принося ему весьма солидный доход. У него редко появлялась возможность потратить деньги на что-либо иное, кроме своего гардероба да покупки цветов на могилу maman. Искусно подобранные букеты цветов — таких же экзотических, какой была и его мать, — ложились на ее могилу дважды в неделю. Букеты по своей оригинальности и красоте превосходили те, что присылал отец, когда Андре был еще мальчиком. Для Андре это было очень важно.
Он посещал лучшие частные школы, потом университет Лойолы. Но, поскольку у него не было законного отца, он везде чувствовал себя изгоем. Хотя это его не особенно волновало. С некоторых пор весь мир для него сосредоточился в этом отеле. Все, что происходило за его стенами, представляло для него ничтожный интерес. Андре не был честолюбив. Он не вынашивал далеко идущих планов — стать совладельцем отеля, к примеру. Для него божьей благодатью было бы умереть на дежурстве в «Фэрмоне». Если бы ему позволили, он бы никогда не покидал «Фэрмон».
У Андре все-таки был один грех. Вот и сейчас он с удовольствием предавался ему, как гурман, смакующий поданный после славного ужина хороший ликер. Открыв ящик стопа, он смотрел на вставленную в рамку фотографию с автографом. Ах, Ясмин. Такая изысканная. Такая красивая. «Отличному парню», — было написано на портрете, а дальше шла ее подпись, состоявшая из множества причудливых завитушек.
Он был не просто преданным ее поклонником. Уже долгие годы он испытывал к этой женщине самые нежные чувства. Это не было сексуальным влечением. Глупо и нелепо выглядело бы это с его стороны. Нет, он почитал ее, поклонялся ей, словно ценитель живописи, который вздыхает и мечтает о недоступной картине. Он восхищался ею, обожал, молился за ее счастье так же, как молился когда-то за то, чтобы была счастлива его красавица maman.
Наконец он задвинул ящик стола, зная, что сегодня вечером у него еще не раз, будет возможность взглянуть на это прелестное лицо, от которого дух захватывало и которое ни на минуту не исчезало из его памяти. Сейчас, однако, пора было пройтись по гостинице с проверкой, которую он проводил каждый час.
Проходя через вестибюль, Андре невольно поморщился, вспомнив то ужасное утро после убийства Джексона Уайлда. Какой неприятный инцидент — и надо же было этому случиться именно в его отеле!
Андре вовсе не сожалел о смерти проповедника. Этот человек прежде всего служил себе, своей идее, но не людям. Его улыбка скрывала мерзкую натуру. Он смеялся слишком громко, говорил слишком замысловато, пожимал руки с излишней сердечностью. Андре был предельно услужлив и вежлив со священником и его семьей, но искренности в этом не было, поскольку слишком сильна была у него личная неприязнь к Джексону Уайлду.
