Владимир Романовский - Вас любит Президент
Прибыв в Спринг Валли мы обнаруживаем, что ебаное такси, о котором я просила, нас не ждет, и мне приходится звонить, пользуясь ржавым автоматом возле вонючего туалета, в другую компанию, в Рай, Нью-Йорк, и диспетчер в Рай, Нью-Йорк соглашается на сотрудничество тут же. Тем временем Винс, который более или менее понимает, что происходит и что именно я делаю, решает купить всё, содержащееся в автомате – для детей, чтобы они слезли с его шеи на время, но у него нет мелочи. Диспетчер в офисе вдруг узнает Винса, но у него тоже нет мелочи. Дети пока что спят в нью-йоркском желтом такси, и поэтому водитель не может уехать и избавиться от нас. Винс теряет терпение и бьет по стеклу автомата, но это стеклопластик, пуленепробиваемый, его так просто не выбьешь. Диспетчер вдруг открывает ящик письменного стола и предлагает Винсу все свои шоколадки до последней, две дюжины, возможно наказывая себя за то, что был такой дурак и не принимал некоторые телефонные звонки всерьез. Винс оставляет стадолларовую купюру на столе диспетчера, хватает шоколадки, и мы снова в пути – Рай, Нью-Йорк, я и Винс время от времени смотрим назад. В Рай нас ждет такси с заведенным мотором – большой побитый Линкольн Таун Кар. Я думаю – а встречаются ли Таун Кары, купленные частным образом, а не для извоза. Может и встречаются – в Техасе. В основном их покупают компании лимузинов, возящие комических менеджеров из города в их субурбическую тоску и безнадежность, а когда рама и корпус расшатываются и становятся слишком старыми для удобства комических менеджеров, пригородные компании такси покупают их по дешевке. Я говорю таксисту-реднеку (в Нью-Йорке редко встретишь белого таксиста, говорящего без иностранного акцента, а здесь они почти все белые и ужасно толстые) чтобы вез нас в некий маленький городок в Нью Джерзи. Двухчасовой перегон. После транспортировки раздраженных и хнычущих детей из одной машины в другую (это – самое сложное … как я ненавижу детей! … не спрашивайте …) мы едем.
На Гарден Стейт Шоссе много машин, пробки, движение замедленное. Я всегда думаю – куда это они все едут, да еще в рабочее время. Может у них независимые доходы, у всех, а те, у кого нет наследства – может они коммивояжеры. Или еще что-то. Откуда мне знать, я из богатых сволочей-капиталистов. Это и есть причина моего отрыва от жизни – а какая причина у вас?
Мы останавливаемся у придорожного дайнера по нужде, но детки отказываются выходить, а через пятнадцать минут, на экспресс-полосе Тёрнпайка оба чада вдруг объявляют, что «хотят в туалет», очень спешно. Мы велим шоферу затормозить у обочины. Представляете себе эту обочину на экспресс-полосе. Мой племянник не против, но племянницу нужно уговаривать и обещать подарки, и в конце концов Винс, совершенно растерянный, ошарашенный скандалом, дает ей пощечину, и она соглашается присесть у заднего колеса.
Наконец мы прибываем и шофер получает денежное вознаграждение и мы вылезаем и идем полторы мили через лес с которым я знакома, очень живописный. Винс тащит обоих – маленькая сука сидит на сгибе руки, маленький подонок на папиных плечах устроился – поскольку если позволить им идти самим, они будут останавливаться у каждого дерева и каждой ветки, и организовывать продолжительные привалы, и устраивать на привалах скандалы в развлекательных целях, или вообще лягут мордами вниз и будут только кричать и пинаться, если их потянуть за одежду. Вскоре мы выходим из леса и направляемся к маленькой железнодорожной станции, которую я помню, и – о чудо! – через три минуты подъезжает ту-ту. Мы едем на нем три остановки, вылезаем, и идем еще милю к дому, на который я рассчитываю.
Я нажимаю кнопку звонка. Никакого эффекта. Тогда я просто стучу, и Сильвия открывает дверь и видит маленькую меня и большого Винса и детишек и пытается придать себе любезный вид. Я загоняю всю бригаду внутрь, и детишки моментально прилипают к портативному телевизору на кухне, а я веду Сильвию и Винса в гостиную на конференцию.
Позвольте объяснить, кто такая Сильвия.
Бедная дурища Сильв – лесбиянка и, да, у нас с ней был роман много лет назад. Мне было интересно, а она была влюблена. В меня. Так что, видите, в меня тоже можно влюбиться. Вполне. Сильвия старше меня лет на пятнадцать, полу-итальянка, полу-еврейка, или что-то в этом роде, этническая и колоритная, и выглядит, действует и одевается как бутч3. У нее богемные привычки, что хорошо, если вы имеете с ней дело. Родители ее купили ей этот дом с условием что она никогда не покажет свою похотливую морду в их очень респектабельном районе. Домашнего телефона у нее нет, а мобильники в данной местности работают плохо, башен мало. Она пытается рисовать в меру безумные абстрактные картины маслом. К несчастью для нее, спрос на эту мазню неуклонно падает с шестидесятых годов двадцатого века – из-за того, что очень многие поняли, что любой может такое рисовать, и чрезмерное предложение при падающем спросе снизило ценность уже намалеванного почти до нуля. Это Сильвию не волнует нисколько. Отец ее время от времени пополняет ее банковский счет. Дабы иметь дополнительные средства, она работает на разных работах, которые любят лесбиянки – на почте, или с детьми сидеть, пока родители на работе или развлекаются, и так далее. Также, она ведет клуб любителей поэзии в Гринич Вилледже, в кафе, раз в месяц – это, в общем, просто толпа недоразвитых нелепых чудиков, читающих напечатанные на мятых листках тексты. Напоминают комиков-любителей. Самая полезная черта характера Сильвии – она сделает все, о чем я попрошу, всегда, и я этим пользуюсь раз в год, или около того.
Она говорит, что все прекрасно поняла насчет детей, и начинает гордиться собой, какая она самоотверженная, пришедшая на помощь в трудную минуту, спасает перемазанных сластями хамоватых маленьких беглецов, защищает их от нашей ужасной цивилизации, которую держат в руках подонки из Республиканской Партии, до тех пор пока я ей не говорю, что дела наши могут затянуться на целую неделю, а то и две, а не остаток дня и одну ночь. Она тут же становится задумчива, но я говорю ей, что ни о чем никогда ее больше не попрошу, если такое у нее отношение. Некоторые лесбиянки удивительно легко поддаются манипулированию.
Глава шестая. Гейл откровенничает
Выбравшись из станции метро у Таймз Сквера, Лерой некоторое время искал магазин, продающий цветы. Приличные профессиональные цветочники не держат магазины вблизи Таймз Сквера, где большинство прохожих в рабочее время – абсурдно одетые туристы и менеджеры нижнего эшелона в дешевых костюмах. Наконец он нашел заведение, торгующее различной едой на вынос, от круассанов до сашими. Шеренга зеленых ведер из пластика возле магазина содержала несколько видов болезненно выглядящих букетов. Лерой купил одну красную розу. Нехорошо заставлять свою девушку таскаться целый день с букетом, не говоря уже о том, что, будучи знаком с категорией женщин, к которой принадлежала девушка, кою он вознамерился развлекать, Лерой был более или менее уверен, что она уже наделала покупок и руки у нее заняты – бумажные и полиэтиленовые мешки с эмблемами, которые так восхищают пригородных особей женского пола. А может и нет, думал Лерой. Может меня сегодня приятно удивят. Может у нее в руке только сумочка – и все. Или может просто надо ей в глаз дать. Вот – неплохая идея.
