Линда Ховард - Гора Маккензи
– Потому что я устал переезжать с места на место, не имея собственного угла. Устал до чертиков, что на меня смотрят свысока как на дрянного, никчемного индейца. Устал, что у моего сына нет дома. И потому, что не собираюсь позволить этим ублюдкам считать себя лучше нас.
Боль Мэри усилилась. Она хотела бы ослабить его гнев и горечь, хотела бы осмелиться и обнять его, успокоить. Хотела, чтобы он стал частью общины, а не шипом в пятке.
– Они не все ненормальные, – сказала Мэри. Рот Вульфа внезапно дернулся, как будто он хотел улыбнуться. – Не больше, чем индейцы дрянные и никчемные. Люди есть люди. Есть хорошие, есть плохие.
– Вам нужен телохранитель, – ответил Вульф. – Неисправимый оптимизм не доведет вас до добра. Учите Джо, сделайте для него все возможное, но ради самой себя держитесь от меня подальше. Эти люди не изменили обо мне мнение только потому, что я вышел на свободу.
– Вы не пытаетесь изменить их мнение, а продолжаете тыкать в нос прошлую вину, – язвительно сказала Мэри.
– Неужели я должен забыть, что они сделали? – не менее резко возразил он. – Забыть, что их «правосудие» поставило меня в ряд с шестью белыми и предложило несчастной девочке «выбрать индейца»? Я провел два года в аду. До сих пор не знаю, что случилось с Джо, но прошло почти три месяца после моего возвращения, прежде чем сын произнес первое слово. Забыть это? Когда ад замерзнет!
– Итак, они не меняют свое мнение, вы не меняете свое, и я не хочу менять. Полагаю, мы попали в безвыходное положение.
Темные глаза Вульфа были полны разочарования. Он впился в нее взглядом, и как показалось, внезапно осознал, что продолжает держать ее за руку. Вульф резко отодвинулся и встал.
– Послушайте, вы не можете стать моим другом. Мы не можем быть друзьями.
Теперь, когда ее рука освободилась, Мэри почувствовала себя покинутой и замерзшей. Она сжала ладони на коленях и посмотрела на него.
– Почему? Конечно, если я вам просто не нравлюсь… – Голос Мэри прервался. Она опустила голову и начала рассматривать свои руки, как будто никогда прежде их не видела.
Не нравится? Он не мог спать, характер его испортился, он становился твердым каждый раз, когда думал о ней, а думал слишком часто. И физически он чувствовал себя настолько беспокойно, что боялся сойти с ума. Даже не мог расслабиться с Джули Оукс или другой женщиной, потому что мечтал только о мягких как у ребенка, каштановых волосах, глубоких синих глазах и сияющей, как лепестки розы, коже. От того, чтобы сделать ее своей, его удерживала только уверенность в «добрых» гражданах Рата, которые непременно от нее отвернутся. Упрямство и принципы не уберегут Мэри от боли и неприятностей.
Внезапно он вскипел, переполненный разочарованием от невозможности получить единственную женщину, которую хотел до безумия. До того, как он смог подумать и остановиться, Вульф наклонился, схватил за ее запястья и рывком поставил на ноги.
– Нет, черт побери, мы не можем быть друзьями! Хочешь знать почему? Потому, что я не в силах быть рядом с тобой и не думать о том, чтобы раздеть догола и взять в первом подвернувшемся месте. Черт, я даже не знаю, хватит ли мне времени раздеться! Хочу твои груди в своих руках, твои соски под своими губами. Хочу твои ноги вокруг своей талии или на плечах, хочу в любом положении, в котором смогу в тебя войти.
Вульф пододвинулся так близко, что его теплое дыхание прикоснулось ее щеки, и резко бросил:
– Так что, милая, ни при каких обстоятельствах нам не быть друзьями.
Тело Мэри дрожью отвечало на каждое слово Вульфа. Даже сказанные в гневе, эти слова подтверждали, что он чувствовал то же самое. Жаль, что представить остальное она могла только наполовину. Слишком неопытная и честная, чтобы скрывать чувства, Мэри даже не стала пытаться. Ее глаза наполнились тоской.
– Вульф?
Одно слово, только имя, но сказанное таким вопросительным грустным тоном, что руки Вульфа на ее запястьях напряглись.
– Нет!
– Я… я хочу тебя.
Застенчивое признание, произнесенное шепотом, сделало ее полностью уязвимой. И он знал это. Вульф беззвучно застонал. Черт побери, ну где ее чувство самосохранения? Разве она не знает, что делает с жаждущим мужчиной, полностью отдавая себя на его милость без возможности взять слова обратно? Его самоконтроль висел на волоске, но он мрачно не уступал. Правда была в том, что Мэри действительно не знала. Девственница. Старомодная. Строго воспитанная. Сколько она могла знать о том, что предлагала?
– Не говори так, – пробормотал он, наконец. – Как я сказал раньше…
– Знаю, – прервала его невнятные объяснения Мэри. – Я слишком неопытна, чтобы заинтересовать, а ты… ты не хочешь быть подопытным кроликом. Я помню.
Она редко плакала, но в этот миг соленая влага обожгла глаза. Вульф поморщился от отразившейся в них боли.
– Я солгал. Боже, как я солгал!
Самоконтроль развалился на мелкие кусочки. Хоть ненадолго почувствовать ее тело в своих руках, снова почувствовать ее вкус на губах. Он поднял ее руки и положил себе на шею, затем, крепко обнимая и прижимая к напряженному телу, нагнул голову. Губы накрыли губы. Нетерпеливый ответ обжег его. Теперь Мэри знала, что делать. Ее губы раскрылись, позволяя языку войти туда, где она встретила его мягкими, приветствующими прикосновениями собственного языка. Именно он научил ее таять в объятьях. Это знание сводило Вульфа с ума почти как же, как мягкие груди, трущиеся о его грудь.
В кольце его рук Мэри тонула в чистом экстазе, и давно сдерживаемые слезы заструились по ресницам. Слишком болезненно и слишком прекрасно, чтобы назвать это чувство жаждой. А если это любовь, то не известно, сможет ли она ее вынести.
Его голодный и твердый рот одарял долгими, глубокими поцелуями, которые заставляли ее бессознательно вжиматься в мужское тело. Рука уверенно накрыла грудь, на что Мэри могла ответить только мягким, горловым стоном удовольствия. Ее соски горели и пульсировали. Прикосновения мужской руки и успокаивали боль, и усиливали ее, заставляя желать большего. Она хотела испытать сказанное им ранее – его губы на своей груди, и лихорадочно прижималась снова и снова. Она чувствовала пустоту, а хотела почувствовать себя наполненной. Мэри мечтала стать его женщиной.
Вульф поднял голову и прижал ее лицо к своему плечу.
– Я должен остановиться. Прямо сейчас, – простонал он. Его трясло как возбужденного подростка на заднем сидении машины отца.
Мэри кратко перебрала все, что тетя Ардит осуждала в поведении женщин, что она испытывала сейчас, и призналась себе, что влюбилась в Вульфа Маккензи. Потому что эта смесь удовольствия и муки не могли быть ничем иным.
