Людмила Зарецкая - Вакансия третьего мужа
Как выяснилось, штаб Варзина возглавлял ведущий областной политолог Андрей Кравцов. Никакой сенсации в этом, в общем-то, не было. Кравцов был крепким профессионалом и обладал большим опытом проведения предвыборных кампаний. Кандидат социологических наук, он умело организовывал опросы общественного мнения, придумывал хлесткие слоганы и довольно нестандартные ходы и всегда дружил с властью. На предыдущих выборах кампанией Варзина тоже руководил Кравцов, что лишало ситуацию даже надежды на интригу.
А вот имя ответственного по СМИ стало для Насти сюрпризом, и не сказать, что приятным. Главным журналистом на кампании действующего мэра, оказывается, подвизался не кто иной, как Табачник.
В принципе, это тоже было вполне предсказуемо – Кравцов много и охотно работал именно с Борисом. Но Настю это известие огорчило.
– То-то я смотрю, он пропал куда-то, – задумчиво произнесла она, машинально открывая пакет с ненавистным кефиром. О роллах она даже не вспомнила.
– Что значит, пропал? – заинтересовалась Инна, с интересом наблюдавшая за манипуляциями с пакетом. – Ты что, это пить собираешься?
– Собираюсь. А то и значит. Мы с ним месяц назад поссорились, и он ушел в глухую оборону. Я думала, что это он обиженного из себя строит, а он, оказывается, в идеологические противники подался.
– Так, он месяц не звонил, а ты что?
– Да ничего. Мне в этот месяц, ей-богу, не до Борьки было с его нудежом. Не звонит – и слава богу. Я иногда пописать не успеваю, если в эту круговерть еще Борьку добавить, все, вы меня потеряете.
– Погоди, так ты его бросить решила?
– Инн, отстань, а. – Настя жалобно посмотрела на подругу, хлебнула кефиру и сморщилась. – Не объявляется – и хорошо. А потом выборы кончатся, рассосется как-нибудь само.
– Ну да. – Инна энергично кивнула головой. – Как-нибудь да будет, ведь не бывает, чтоб никак не было. Бравый солдат Швейк. Ничему тебя, Романова, жизнь не учит! Говорила я тебе: глаза в пол. Так нет, все самостоятельность проявляешь. Да отдай ты этот пакет, на тебя смотреть больно! – Она решительно выхватила кефир из рук Насти и кинула его в мусорное ведро. Выплеснулся маленький белый фонтанчик, угрожая ее брюкам от Версаче.
– Черт, у тебя чего-нибудь человеческое пожрать есть? Суббота все-таки. Праздника для души хочется.
– О, суши есть, то есть роллы с угрем. Будешь?
– Буду. – Инна открыла крышечку, смешно, как собака, повела носом и зажмурилась от блаженства. – М-м-м-м, вкуснятина какая! – Она ловко разорвала пакетик с соевым соусом, полила ролл, щедро намазала его васаби, отправила в рот и заговорила с набитым ртом. Молчать Инна Полянская не любила даже во время еды.
– Итак, что мы имеем на сегодняшний день? Точнее, конечно, не мы, а вы. Кравцова, Табачника и этого мерзавца Усова. Про него я, признаться, не знала. Говорили, что какой-то приезжий хмырь при штабе отирается, но я так и не выяснила какой. Теперь-то понятно. Что я тебе скажу, подруга? Компания, конечно, сильная. Опытная, неглупая, а главное – спетая. Но история твоя отнюдь не безнадежна. Обыграть их можно. Трудно, но можно. И у Фомина для этого, в принципе, есть все. Так что работайте, негры, солнце еще высоко.
Она закинула в рот еще один ролл и ободряюще подмигнула подруге.
– Романова, ты не дрейфь, пока в этом мире существует японская кухня вместо кефира, мы не пропадем!
Виски в специальном стакане мерцал янтарем, и этот блеск многократно отражался в ледяных кубиках дорогой столовой воды с лимоном. Виски был очень даже приличный – самый престижный японский сорт Santory Yamazaki Single Malt Whiskey, 350 долларов за бутылку.
Полгода назад Павел Шубин привез эту бутылку из командировки в Японию, зная ее пристрастие к виски и огромное любопытство ко всему, что с ним связано. Капитолина Островская легко различала односолодовые и многосолодовые сорта, могла по вкусу опознать практически все часто встречающиеся марки, с удовольствием пробовала новые и открывала для себя доселе неизведанные.
Ей нравилось иметь такое аристократическое и изысканное хобби. Оно поднимало Капитолину над остальными властями предержащими, не говоря уже о серой электоральной массе. Хорошо разбираться в элитном алкоголе мало кому удавалось, а уж женщине…
Она еще раз взболтнула содержимое специального, привезенного из Англии стакана. Вновь мелькнул янтарь, остро блеснули льдинки, жидкость казалась плотной, маслянистой и манящей. Капитолина сделала глоток, но вместо долгожданного холода, моментально переходящего в блаженное тепло, почувствовала только, как от бессильной ненависти сводит горло.
Она вздохнула и энергично отставила стакан. Поехав по гладкой полированной поверхности стола, он жалобно звякнул о хрустальную вазу с фруктами. Сегодня не радовало ничего. Даже японский виски.
Еще раз вздохнув, Капитолина подошла к окну и, раздвинув короткими крепкими пальцами без намека на маникюр жалюзи, посмотрела на улицу. Там был октябрь со всеми присущими ему прелестями. Мокрый, теряющий последнюю броню листьев, жалкий и не способный противостоять надвигающейся зиме.
«Вот так и я, – вдруг подумала обычно совершенно не склонная к сантиментам Капитолина. – Теряю свою броню. И скоро останусь один на один со старостью. Никому не нужная и всеми позабытая».
Отойдя от окна, она повернулась к зеркалу. Это было специальное венецианское зеркало, с огромными предосторожностями привезенное Островской из Италии, где она нашла его в маленьком антикварном магазинчике и сразу влюбилась в роскошную раму, а главное – в амальгаму, явно таящую в рецепте своего изготовления особый секрет. Отражение в нем всегда получалось сияющим и похудевшим на пяток килограммов.
Как известно, все зеркала делятся на добрые и злые, так вот это было доброе к Капитолине Островской зеркало, и за четыре года, что оно провисело в ее кабинете, она ни разу не пожалела, что перла его практически на себе из той поездки в Италию.
Но сейчас даже из этого доброго зеркала на Капитолину смотрело мрачное обрюзгшее изображение пятидесятисемилетней женщины, к тому же явно проводившей свои дни в многочисленных излишествах.
Она и в молодости вовсе не была хороша собой – ширококостная, с глазами чуть навыкате, совсем не миловидными, резкими чертами лица и большим ртом, но тогда это компенсировалось живостью, решительностью движений, острым языком и бойким характером. По пути следования по карьерной лестнице бойкость сменилась степенностью, живость – грузностью, острый язык – злобным раздвоенным жалом.
