Кэтрин Уэбб - Незримое, или Тайная жизнь Кэт Морли
— Ему обеспечат красивые похороны с красивым белым крестом, только непонятно, какое имя писать на этом кресте, — сказал Райан.
— Красивые похороны? — эхом отозвалась Лия. — Какой же ты легкомысленный, Райан. И всегда был таким.
— Знаю. Я невыносимый, да? — Он снова бодро улыбнулся, всегда готовый обратить серьезное дело в шутку.
— Но… если не за что зацепиться, что я-то, по-вашему, могу сделать? — Лия повернулась с вопросом к Питеру.
— Ну… — начал Питер, однако Райан перебил его:
— Не хочешь ли заглянуть ему в лицо? Он на удивление хорошо сохранился. В той части сада, судя по всему, всегда сыро — там протекает ручей. Он красавчик по всем статьям. Ну давай, ты ведь не испугалась? Это ведь уже археология, да?
— Райан, зачем ты так… — Лия осеклась, не закончив фразы.
Она заправила волосы за уши, сложила на груди руки, словно пытаясь защититься, и перешла к другому концу стола.
Щека у покойника была немного примята, как будто он просто лег поспать, спокойно устроив голову на мягкой земляной подушке. От глазницы ко рту протянулась складка. Над верхней губой, не потерявшей четкости прекрасного изгиба, темнела нитка щетины. Нижняя челюсть и нижняя губа превратились в бесформенную массу, от которой Лия сразу отвела взгляд. Нос тоже расплылся, расплющился, стал мягким, желеобразным. Казалось, если протянуть руку и коснуться его, он развалится. Зато лоб и глаза были в идеальном состоянии. Лоб, на который легла влажная своевольная прядь, был без морщин, то ли оттого, что погибший был молод, то ли оттого, что кожа набухла, напитавшись водой. При жизни он наверняка был красив. Лия увидела его лицо — сместив фокус, не замечая страшных изменений цвета кожи и запаха мертвого тела. Закрытые глаза обрамляли короткие черные ресницы, и каждая была четко очерчена, разделена, аккуратно загнута, как и должно быть. Как и в тот день, когда он — почти сто лет назад — упал замертво. На веках лежал серебристый налет, как у мяса, пролежавшего слишком долго. Плотно ли они закрыты? Лия склонилась к погибшему, немного нахмурившись. Ей показалось, что глаза у него приоткрыты. Слегка. Самую малость. Так иногда бывает во сне, когда человеку что-то снится. Лия наклонилась ниже, и ее собственное дыхание показалось ей громче жужжания ламп. Вдруг веки дрогнут и глаза откроются? Вдруг на радужке застыло отражение того, что он видел перед смертью? Лия затаила дыхание.
— Бу! — сказал Райан ей в ухо.
Лия подскочила, громко вскрикнув.
— Скотина, — бросила она и вышла в тяжелые двери на шарнирах, злясь на себя за то, что ее так легко испугать.
Быстрым шагом она поднялась на два лестничных пролета и пошла на запах чипсов и кофе, доносившийся из университетского кафетерия. Наливая кофе в бумажный стаканчик, она заметила, как дрожат у нее руки. Лия опустилась на пластмассовый стул у окна и окинула взглядом пейзаж. Все плоское, в серых и коричневых тонах — точно как в Англии в тот день, когда она уезжала. Аккуратный рядок ярких крокусов, вытянувшийся вдоль дорожки, лишь подчеркивал окружающую серость. Ее собственное отражение в стекле было бледным: бледная кожа, бледные губы, тусклые светлые волосы. Покойник из подвала и тот выглядел красочнее, печально подумала она. Бельгия. Внезапно ее охватило острое желание оказаться где угодно, лишь бы подальше отсюда. Где-нибудь, где все вокруг залито солнечным светом и жаркое солнце согревает до костей. Какого черта она вообще согласилась приехать? Впрочем, ответ ей был известен. Потому что ее попросил Райан. Он как будто услышал ее мысль, подошел и, хмурясь, сел напротив.
— Послушай, прости меня, ладно? — произнес он покаянно. — Оттого что ты здесь, мне тоже нелегко, ты же понимаешь. Из-за тебя я нервничаю.
— А зачем я здесь, Райан? — спросила Лия.
— Я подумал, у тебя из этого получится отличный материал, честное слово. Пропавший без вести солдат, столько лет пролежавший безымянным и неоплаканным…
— Откуда тебе знать, неоплаканный ли он?
— Тоже верно. Значит, ненайденный. Знаю, ты думаешь, будто я слишком легкомысленно к этому отношусь, но это не так. Погибнуть такой смертью чертовски печально, и я считаю, что этот парень заслуживает того, чтобы его опознали. Разве не так?
Лия посмотрела на него с подозрением, однако он казался искренним. С тех пор как она видела его в последний раз, волосы у него отросли. Они обрамляли лицо вольными рыжеватыми локонами — в тон трех— или четырехдневной щетине на подбородке. Глаза у него были цвета темного меда. Лия старалась в них не всматриваться.
— Почему я? — спросила она.
— А почему нет? — ответил он вопросом на вопрос. — У меня не так уж много знакомых журналистов-фрилансеров. — Он минуту рассматривал свои руки, ковыряя неровный ноготь на большом пальце, кожа вокруг которого и без того была уже ободрана. Рука Лии дрогнула от желания по старой привычке остановить его.
— Это все причины? — твердо спросила она.
Райан нахмурился, коротко, раздраженно вздохнул.
— Нет, не все. Какого ответа ты ждешь от меня, Лия? Что я хотел увидеть тебя? Что ж, вот ты и услышала это, — проговорил он резко.
Лия едва заметно улыбнулась.
— Тебе всегда плохо удавалось выражение чувств на словах. Все равно что пускать кровь камню.
— С тех пор как ты ушла, я не успел исправиться.
— У меня был чертовски весомый повод, чтобы уйти, и ты прекрасно это знаешь, — сказала она.
— Зачем же ты приехала, если я такое чудовище и ты не хочешь меня видеть?
— Я не сказала… — Лия вздохнула. — Сама не знаю, зачем я приехала, — заключила она. — Десять месяцев не могу придумать хорошей темы для статьи. Даже не помню, когда я последний раз писала что-нибудь стоящее. Я подумала, вдруг у тебя действительно есть тема. Но безымянный солдат… Что, по-твоему, я должна тут исследовать? Твою деятельность в Комиссии по воинским захоронениям? Или как выглядят покойники, которых вы выкапываете? Это, конечно, важно, только очень скучно…
— Вообще-то, тут есть одна зацепка, — сказал Райан, потянувшись к ней и снова улыбаясь своей довольной мальчишеской улыбкой.
— Какая? Питер же сказал…
— Я хотел показать внизу, но ты убежала.
— Ну и что же это?
— Поужинай со мной сегодня, и я покажу, — сказал он.
— Почему бы просто не сказать сейчас? — осторожно предложила она.
— За ужином было бы интереснее.
— Нет. Послушай, Райан, я думаю, нам не следует… проводить вместе слишком много времени. Не стоит.
— Да ладно, Лия! Что тут плохого? Мы знакомы достаточно давно…
— Но по-видимому, не так хорошо, как казалось, — ответила она, поднимая глаза. В них было столько гнева, что Райан вздрогнул.
— Давай… давай просто поужинаем сегодня вместе, — проговорил он мягче.
Лия допила остатки остывшего кофе, поморщившись от горького вкуса.
— Пока, Райан. Жаль, но не могу сказать, что рада снова тебя увидеть.
Она поднялась, чтобы уйти.
— Подожди, Лия! Неужели ты не хочешь хотя бы узнать, что` мы при нем нашли? Ладно, скажу сейчас, и решай, уйти тебе или остаться. Лия! У него с собой были письма, которые пролежали в земле девяносто пять лет! Представляешь? И это не какие-нибудь ординарные письма, — проговорил ей вслед Райан.
Лия остановилась. Вот она, крохотная искорка, проблеск любопытства, который она всегда ощущала, приступая к делу. Лия медленно развернулась и направилась к нему.
1911 год
Кэт настолько зачарована картинами, которые мелькают за окном, что не замечает, как путешествие быстро подходит к концу, чересчур быстро. Прижавшись лбом к стеклу, глядя на меловые небеса, под которыми, словно река, растекаются зеленые размытые поля, она представляет себе, будто это она сама сейчас бежит быстро-быстро или даже летит, как птица. Она знает, что поезд идет на запад, дальше на запад, туда, где она никогда не бывала. Без нее он доедет до Девона, до Корнуолла, до моря. Ей так хочется еще раз увидеть море. При мысли о море ей становится больно. Она видела море всего однажды, когда ей было восемь лет и мать была еще жива, и в тот день они все отправились в Уитстебл. Стоял роскошный летний день, игривый ветерок гнал прозрачные облака, подхватывал ослиные хвосты, отчего хвосты трепыхались, как флаги, и опрокидывал пустые лежаки. Джентльмен купил ей устрицу в раковине, а потом рожок с клубничным мороженым, и ее стошнило на лучшее ее платье. Оно все было испачкано липкой розовой жижей с кусочками устрицы. Но это все равно был самый счастливый день в ее жизни. Она сохранила раковину от устрицы, держала ее много лет в картонной коробке с другими подобными сокровищами.
По мере того как поезд замедляет ход, ощущение полета исчезает, и Кэт чувствует, как снова врастает в тело, а ноги приклеиваются к земле. Искушение не выходить из вагона очень велико. Можно снова утонуть в мягком сиденье и ехать дальше, дальше, пока сквозь пыльное стекло она снова не увидит море. Но поезд со скрежетом останавливается, и она крепко сжимает кулаки, стискивает их так, что ногти впиваются в ладони. Этим она хотела бы привести себя в чувство, собраться с силами, но ей это не вполне удается. Станция в Тэтчеме маленькая и простая. Кроме Кэт, на перрон выходит еще один пассажир, худощавый усатый хмурый мужчина; возле грузового вагона суета — несколько огромных деревянных ящиков спускают в дрезину. Деревянная ограда почти целиком скрыта высокими зарослями молодой крапивы и буддлеи. Кэт не нравится здесь, но все чувства ее немы, будто их вовсе в ней не осталось после той боли, какую ей пришлось пережить за последние месяцы. В дальнем конце платформы стоит очень толстая женщина. Кэт колеблется, отыскивая глазами кого-нибудь еще, а затем медленно идет к ней.
