Елена Ларина - Невеста в облаках или История Регины Соколовой, родившейся под знаком Весов
Представлял меня начальник резерва.
– У нас, как вы знаете, в экипаже замена – Саша Личарская от нас уезжает в Москву, ее забирает головная контора, исключительно на международные рейсы, как старшего бортпроводника. Саша, с повышением, дай бог тебе там удачи, и спасибо за работу. Все остальные пожелания – в неофициальном порядке. На ее место (тут, как мне показалось, начальник слегка запнулся – или даже растянул слегка паузу, специально) – на ее место приходит Регина Соколова, только что из колледжа. Принимайте нового человека, всему учите, все-все показывайте. Оля, введете в курс дела, на испытательный срок под вашу ответственность. Так, теперь перейдем к маршрутам…
Оля была старшей смены – мое непосредственное начальство. После летучки она повела меня на борт показывать место работы, а Валера, перехватив в коридоре, когда никто не видел, сказал:
– Ну что, ты своего добилась. Сегодня в час летим. Теперь не подведи.
– Я не подведу, правда! – Взять его за руку я уже не успела, он убежал.
Бросил на ходу:
– Потом, потом. Времени теперь будет хоть отбавляй.
В комнате отдыха экипажа, куда завела меня сперва полноватая сероглазая Оля (ей было уже хорошо за тридцать, и дома из полета ее ждал с бабушкой десятилетний сын), я опять столкнулась с Личарской, забиравшей из шкафчика свои вещи. Шкафчик переходил теперь «по наследству» мне, и стоило мне сделать к нему шаг, как меня просто окатило волной ненависти – таким взглядом встретила меня эта Саша и стала еще яростней швырять содержимое шкафа в сумку. Пилотов рядом не было. Оля, быстро оценив ситуацию, сказала:
– Ладно, Сашка, мы с тобой еще увидимся, а я новенькой пойду покажу, где товар принимать, работать-то надо кому-то, – и увела меня за дверь с надписью «кастелянша», забирать чистые полотенца.
Потом три часа мы вместе с Костей, в обязанности которого входило таскать тяжести, провели на приемке – еда, вода, выпивка, одноразовая посуда, кофе, чай, шоколад – надо было пересчитывать, проверять качество, расписываться в ведомостях… Когда Костя с очередной порцией товара ушел к самолету, Ольга, оторвавшись от пересчета каких-то упаковок, сказала:
– Ты на Сашку не обижайся. Ей тяжко. А ты сама еще неизвестно что за человек.
– Я не обижаюсь, что вы…
– Говорить можешь мне «ты». Всем «ты», кроме командира и штурмана. Валерке-то ты и так «ты» говоришь…
Я покраснела.
– Тут все всё знают, учти. Пол-аэропорта на тебя сейчас в лупу будут смотреть. Интересно ведь, на кого Шмель Личарскую променял. Года три с ней в связке отлетал все-таки. А тут раз – и ты в дамки. Сашке, конечно, обидно – не знаю, что уж он ей там говорил, но переводиться-то она никуда не хотела, а он так все устроил, что и отказаться было нельзя.
– Я…
На самом деле я глотала воздух и что сказать – не знала. В глазах Оли мое появление выглядело явной подлостью по отношению к ее напарнице.
– Только не говори, что ты не при делах. Как бы там ни было, что бы там у них ни случилось, но ее он убрал, а тебя поставил. Валерка ушлый, у него всюду связи, он все может. Может, ты ему нужна, может, она мешает – дело не мое. Просто знай, что все в курсе, и работай на совесть. За красивые глаза держать не станут, даже ради Валеры.
– Я буду работать, что вы… Что ты, Оля! Я буду. Я в колледже была отличница, все экзамены сдала на пятерки, на практике – ни одного замечания. Хотя на международных, конечно, не летала. Мне очень страшно, если честно.
– Летать-то хоть не боишься?
– Не боюсь. Я парашютистка.
– Парашютистка… Все вы тут парашютистки! Тоже, значит, по Валериным стопам… Парашютистка – это хорошо, только в самолете страшнее иногда бывает – и за пассажиров, и за себя. Ладно, авось притрешься. Делать будешь первое время строго то, что я тебе скажу. Не суетись, по салону зря не бегай – пассажиров напугаешь.
– Конечно, нас учили!
– Всех учили, но никто не выполняет. Ты Валеру-то давно знаешь? Я тебя помню, ты раньше на посадке часто появлялась.
– Два года. Я поступать приехала в педагогический и не поступила, а он…
– Понятно все.
– Нет, правда! Я его случайно встретила, ко мне компания пьяная привязалась. Он меня отбил от них и сказал, чтобы в колледж поступала. Если бы не он, я бы не знаю что тогда делала! Я просто очень ему благодарна за помощь… И я здесь больше никого не знаю, я, правда, хотела с ним летать, поэтому…
Следовало бы сказать, что я не знала, как для меня освобождали место, что я не виновата, но сознаю, и что мне очень жаль, но вот эти слова застревали у меня в горле. Мне не было жаль. Я знала, что высокая красавица Личарская была моей соперницей и места нам обеим здесь не было. Если бы она не ушла – он бы меня к себе в экипаж не взял.
– Рыцарь в латах на белом коне… Вполне в духе Валеры. Но зачем-то ты ему понадобилась, не просто же так!
Просто так, значит, я не могла ему нравиться. Просто так, так, как той первой ночью, как на картофельном поле после прыжка, просто так со мной было нельзя – я не годилась. Меня всегда теперь будут сравнивать с Личарской и гадать, зачем ему понадобилась такая, как я, после этой красавицы. Я поняла, что еще секунда – и я расплачусь. А здесь этого было делать нельзя категорически. Но Оля, кажется, это поняла и сама разговор прекратила:
– Иди на борт, коробки отнеси.
А потом еще два часа меня водили по самолету, все показывали, учили пользоваться местной кофеваркой и заставляли заучивать распорядок – что, когда и за чем. И кому из пилотов кофе черный, кому со сливками, кому с сахаром, кому без, кому какой чай, а кому минеральную воду… Пилотов полагалось любить, подчиняться беспрекословно и выполнять все их прихоти, в разумных пределах, конечно. От них зависело, останемся ли мы все живы, в конце концов.
В том, первом полете, я была тише воды ниже травы. Меня настолько угнетало все, что я услышала от Ольги, что радость моя улетучилась, и мне казалось уже, что лучше бы мне было не попадать с Валерой в один экипаж. Я пыталась сосредоточиться на работе, но была так зажата, что даже с другими бортпроводниками, Галей и Костей, не хотела сразу завязывать отношения. Я просто боялась с ними заговаривать, боялась того, что они у меня спросят и что мне скажут. Наверное, им показалось, что я страшно скрытная и чванливая, но вся беда была в том, что и скрывать-то мне было нечего! Я понимала только, что вляпалась во что-то, и всю дорогу мне больше хотелось забиться в угол и поплакать спокойно. Но тут не было углов, где можно скрыться от экипажа, тут не было своих, не было общежития, в которое можно вернуться, не было Вики и Маши, которых, кстати, не взяли в Пулково и они уже уехали: Вика – в Москву, а Маша – в ту самую Карелию. Я была совершенно одна и понимала, что от близости Валеры одиночество мое может стать только сильнее.
