Мэри Стюарт - Полеты над землей
«Ну да, Аннализа говорила, что ходила смотреть…»
Я резко замолчала, по-моему, у меня челюсть отвисла. Не помню, как вставала, но, когда опомнилась, мы стояли и смотрели друг на друга.
Я сказала хрипло: «Тим, этого не может быть. Было бы много шума, полиция…»
«Шум был. Слушай, я теперь вспомнил. Помнишь историю, которую я рассказывал в самолете, про жокея, который перерезал горло лошади, а потом убил себя? Я перепутал. Это старая история, я даже не уверен, что это правда, но она не опубликована, и я не знаю имен. Это я читал другую историю, и они перепутались в моей голове. Помнишь фотографию Неаполитано Петра, я еще сказал, что это его убили? Вовсе нет, он исчез десять лет назад летом, и с ним исчез один из тех, кто работал в конюшне».
Тишина. Мы одновременно обернулись, как куклы, которых дернули за веревочки, на старого пегого на другом краю поля.
«А как же пятна?» — спросил Тим.
«Не знаю, это достаточно просто — какая-нибудь краска для волос. Надо посмотреть на его пятна при дневном свете, раз их перестали подкрашивать, они постепенно должны исчезнуть. Но знаешь, я все равно не верю! Бред какой-то!»
«Да я тоже нет, но вообще-то все сходится. Просто подумай. Если это Францль Вагнер, как легко ему было это сделать. Я читал, что в Уэльсе все было довольно плохо организовано, ярмарка все еще больше запутала… Он как-то вывел коня и влился в цирк, который как раз собирался уезжать. Может, он сделал это спонтанно, потому что очень уж удобный случай, может, просто был пьян… А когда понял, что сделал, не захотел каяться. Он не мог пустить коня выступать, не мог появляться на арене сам, но не мог удержаться и ездил на нем, когда никто не видел — конь явно продолжал тренироваться».
«Но зачем? Если ему не было от этого никакой выгоды, зачем воровать животное?»
Он сказал медленно: «Я думаю, это в некотором роде месть. Насколько я помню, тот, кто украл коня, вступил в Школу из какой-то армейской команды в Стирии и начал делать карьеру с самого низкого положения. Он был очень темпераментный, ругался с начальством, а потом решил, что его затирают. Однажды он получил возможность выступить, но напился и опять скатился вниз. Его бы выгнали, но в то время трудно было кого-нибудь найти на это место, а он хорошо обращался с лошадьми, когда трезвый».
Мы опять замолчали. Чешский цирк они, наверное, придумали для прикрытия. А так все действительно очень подходит.
«А ты не знаешь, как его звали?»
«Нет, но это можно выяснить… А ты уверена, что они ничего не знают?»
«Наверняка. Не было ни намека за все время его болезни… И нельзя ничего говорить, пока мы не будем уверены, а я не знаю, как… Если мы попробуем что-нибудь узнать в полиции, мы можем причинить Вагнеру и цирку массу неприятностей. И мы не можем задавать вопросы из-за Льюиса, я же говорила, никаких Арчи Гудвинов. Может, и придется сказать».
«А мы все можем узнать очень просто и немедленно. Все настоящие липицианцы из Испанской школы верховой езды заклеймлены. Мне всегда жалко, что красивых белых коней портят клеймом, но у каждого их три — большое L рядом со щекой, это значит липицианец. Если он выезжен в школе — на боку корона и буква Р, это значит Пибер. А сбоку — иероглифическое обозначение линии, я не уверен, что могу это расшифровать, но если мы найдем три клейма, мы, наверное, правы».
Луна перебросила через поляну наши длинные черные тени, конь стоял под деревьями, так что виднелись только очень черные пятна, а сам он растворялся в воздухе, даже и не походил на лошадь.
Я сказала: «Слушай, а может, ты и прав. Во всех местах, которые ты сказал, у него пятна».
Мальчик провел пальцами по щеке коня. Легко выявилась буква L. Мы молчали. Я тоже провела по щеке рукой — четкие следы старого клейма. Нашлось и Р. А третье клеймо — какое-то сложное переплетение линий с намеком на N и Р… Неаполитано Петра наклонился и ухватил еще пук мокрой травы. Мы медленно повернулись и пошли по тропинке между сосен. Там было очень темно.
А между прочим, его мог выдать попугай. Он выкрикивал французские слова — это традиционные команды высшей школы.
Мы дошли до ворот, и Тим засмеялся.
«Как ты думаешь, будет твоему мужу какая-нибудь польза от этого секрета?»
«Бог его знает, но мне невтерпеж ему про него рассказать. Звонить бесполезно — я попробовала, но они сказали, что его нет. Но он сказал, что приедет на юг как только сможет… И все наши беды закончатся».
«Замечательные предсмертные слова», — сказал Тимоти и закрыл ворота, которые скрипнули издевательским эхом.
11
На следующий день в Зехштейне мы с уже знакомым странным чувством увидели цирковые афиши, вагончики и фургоны, большой шатер на совершенно новом месте. Деревня лежит в широкой долине медленно текущей на юг реки. По краям долины сначала поднимаются интеллигентно закругленные холмы, потом смешанный лес — дуб, каштан, бук и остролист, за ними следуют хвойные леса и в конце концов серебряные башни скал. В неожиданных местах возвышаются утесы, река и ветра закручиваются вокруг их мощных тел. Деревня с ее красивыми церковью, мельницей и винной лавкой расположена у одного из таких утесов, поэтому до поворота дороги замок не виден. На другом берегу реки огромный отросток горы принимает на грудь всю силу течения и прикрывает похожую на замок скалу, которая поднимается из воды уже темной, глубокой и спокойной. Эта скала присоединяется к горе узкой перемычкой, заросшей соснами. Их темную красоту усиливает яркая зелень внизу в долине и сияющая, голубизна неба.
Прямо на краю скалы, как порождение волшебных сказок детства, стоит Schloss Zechstein, миниатюрный, но настоящий романтический дворец с большими и маленькими башнями, крепостными стенами, бойницами и цветными щитами, нарисованными на камнях. Крыши красные, стены медовые, на каждом шпиле — золотой флюгер, где глобус, где лебедь. Есть даже мост, правда, не подъемный, а узкий каменный от леса к воротам замка над тенистым ручьем. Дорога ведет в леса, переходит через еще один мост и теряется на горе. Когда мы подъехали, мост оказался не таким узким, как чудилось снизу, как раз по ширине машины. И мы въехали через ворота в вымощенный булыжником двор.
В большом квадратном зале не было никаких признаков, что это — отель. Каменный пол, стены, отделанные сосновыми панелями, широкая лестница на галерею, зеленая фарфоровая печь в углу. Только на одном тяжелом столе виднелись признаки гостиничной жизни — бумаги и регистрационный журнал. Мужчина в зеленом фартуке поднес наш багаж к этому столу, мы расписались, и он собрался проводить нас в комнаты.
