Светлана Успенская - Женщина без прошлого
И только моя подруга, с которой мы дружим с первого класса — нет, со второго! — скажет, пожалуй:
«Брось, это не страшно, до свадьбы заживет. Пойдем, тебе нужно чего-нибудь выпить… Пустяки, главное — ты жива».
И, видя, что я всхлипываю и трясусь мелкой дрожью, прошепчет на ухо:
«Да плюнь ты на все! Машина — груда металлолома, Вадик — болван, дети еще маленькие, а свекровь — выжившая из ума стерва… Ляг, поспи, и все пройдет. Завтра будет утро, завтра начнется новая жизнь».
Она всегда так говорит. Моя милая, милая, милая подруга…
И я набираю ее телефон…
Не дозвонившись, тихо сматываюсь с места происшествия. Я не вызываю милицию, «скорую», никого не зову на помощь. Хотя страшно болит голова и руки ходуном ходят — от потрясения.
Я шмыгаю в кусты, бегу по тропинке, не оглядываясь — как будто за мной кто-то гонится. А потом, споткнувшись о бревно, падаю, лечу кувырком, зарываюсь носом в землю, да так и остаюсь лежать, вдыхая запах прелой земли, болотной жижи и трухлявого дерева. И лежу так долго, пока лес не погружается в молоко ранних сумерек и ко мне не возвращается способность чувствовать.
Я не слышу истерического визга милицейской сирены. Ничего не слышу. Только вижу — небо обсыпали соленые, крупного помола звезды.
Значит, сейчас ночь…
ГЛАВА 5
Вова Кукушкин всегда боялся женщин.
Конечно, женщины привлекали его своей внешней стороной, но одновременно отпугивали его необходимостью своего пожизненного содержания.
Еще когда Вова Кукушкин был маленьким, его мама, любящая ласковая мама, твердила сыночку:
— Запомни, Вовик, женщины коварны и расчетливы. Они желают заполучить мужчину для того, чтобы всю жизнь, надрываясь в непрестанных трудах и заботах, он содержал их самих и их детей. Обещай мне, что ты будешь осторожен!
И Вовик дал обещание своей любимой матушке, еще не осознавая роковой предопределенности своего обета.
Отец у него, понятное дело, имелся, как же в таком деле без отца… Но, скоропалительно женившись на его матери и столь же скоропалительно разведясь, отец Вовика вместо размеренного семейного бытования предпочитал постоянно попадать в сети коварных женщин, путаться в них, погибать, чтобы так и не погибнуть окончательно.
После матери Вовика он женился еще раз шесть или даже восемь, в предпоследний раз — в шестьдесят два года на двадцатилетней дебелой девице, которая, впрочем, врала, что ей всего пятнадцать.
Кукушкин-старший не отказывал своему сыну в общении и всегда подтверждал женоненавистническую теорию своей законной супруги.
— Женщины… — вздыхал он, собираясь жениться в очередной раз (на сей раз в семьдесят лет на семнадцатилетней — чтобы разница в возрасте была не столь ошеломительной). — Коварные соблазнительницы, лилеи, розы, незабудки — пища для неутоленных, взыскующих глаз…
После чего он с удовольствием отдавался и розам, и лилеям, и незабудкам. В который раз и с одинаковым исходом — чтобы вскоре вновь оставить былые увлечения ради новых роз и лилей. И незабудок тоже.
Поучительный пример отца всегда был перед глазами Вовика.
— Видишь? — лаконично спрашивала его мать, когда сыночку исполнилось восемнадцать.
— Ага, — кивал он, — вижу.
— Понимаешь? — вопрошала она, когда ему минуло тридцать.
— Да, — кивал он согласно, — понимаю.
— Чувствуешь? — осведомлялась она, когда ему стукнуло сорок.
Вовик молча вздыхал, только теперь в его вздохе пробивались первые, еще неуверенные ростки сомнения.
Он шел по городу красивый, в прекрасном белом костюме, сшитом матерью из старой льняной занавески, и женщины заинтересованно оглядывались ему вслед. Вовик обожал их мучить. Предложив встретиться, он нарочно не являлся на свидания, наблюдая из-за угла за недоуменными терзаниями жертвы. Пригласив девушку в ресторан, он платил по счету лишь за себя одного, с удовольствием лицезрея хаотичные пятна, покрывавшие девичьи щеки, в то время как дрожащие руки неуверенно шарили в сумочке в поисках денег. Познакомившись с родителями избранницы, он производил на них положительное впечатление, внушал надежды, — лишь для того, чтобы ровно через секунду ошеломить их откровением о моральном облике их дочери и несоответствии этого облика его высоким брачным целям.
При этом он больше всего на свете желал каких-нибудь легких, необязательных отношений с податливой симпатичной девицей — и вместе с тем жутко страшился этих отношений.
Он свел дружбу с неким фотографом Левиком, который днем подвизался в фотоателье, а в свободное время калымил в школах и детсадах. У Левика всегда можно было разжиться парочкой невнятных черно-белых снимков, на которых грудастые девицы задирали себе платья и вызывающе демонстрировали обнаженную грудь. В целомудренные советские времена такие поделки считались ужасной порнографией. Вовик обожал эту порнографию, которая подтверждала его худшие предположения насчет женского пола.
А еще он определил, что из подъезда пятиэтажки на улице Комиссарова прекрасно видны окна гинекологического отделения местной больницы, и часто пропадал там, наслаждаясь мутными силуэтами за грубыми медицинскими занавесками и восполняя скудость зрительных впечатлений крезовским богатством распаленного воображения.
На улицу Комиссарова он ходил в двадцать, и в тридцать, и в сорок лет — пока, наконец, не женился.
— Ой, смотри, Вовик, — предупреждала его перед свадьбой седенькая мама, — женщины коварны… Не сказала ли она тебе, что беременна? Но она может быть беременна не от тебя! Не уверяла ли она, что ты — ее идеал? Не верь ей, она говорит так, чтобы заманить тебя в ловушку. Не твердила ли она, что ей с тобой удивительно хорошо? Не слушай ее, она мечтает только о твоей зарплате!
Но Вовик не мог больше терпеть. Порнографическая продукция Левика и гинекологические окна больше не возбуждали его, а насчет опасностей он подстраховался. Его невеста была в меру хорошенькая, тихая, скромная девушка с достойным образованием, из хорошей семьи.
Про зарплату он ей наврал, будто получает копейки, да и те отдает матери на лекарства. Лена согласилась с тем, что они будут жить на ее заработок.
Насчет домашнего хозяйства он ее предупредил, что на его помощь нечего рассчитывать, ему и так несладко приходится на работе. Уговорились, что к домашнему хозяйству Вовик даже не притронется.
— Одно слово против моей матери, — предупредил Вовик, — и мы с тобой расстанемся навсегда!
Но Леночка боготворила свою свекровь.
Перед посещением ЗАГСа Вовик потребовал от невесты справку из вендиспансера, тубдиспансера, психдиспансера и от врача-гинеколога — благоразумная предусмотрительность опытного человека!
