Елена Арсеньева - Час игривых бесов
Теперь дело прошлое... Теперь все это очень далеко от меня ушло, я слишком много пережил за те шестнадцать лет, которые с той поры прошли, но тогда я был оглушен, ошеломлен, убит, можно сказать, и в конце концов впал в какое-то оцепенение, так что каждое новое известие (а им словно бы конца видно не было!) становилось для меня уже очередным ударом по онемевшей, бесчувственной, разбитой голове. Боли не чувствовал, короче.
Я уже говорил о том, что мама была очень религиозной. Однако этого мало: она собралась уходить в монастырь! И вскоре я проводил ее в Выксу, это такой городок на Нижегородчине. Раньше там находился огромный, на всю Россию знаменитый монастырь, стоял потрясающе красивый храм, но теперь от храма остались только изувеченные стены, а монастырские здания в основном отдали под коммуналки, но потом монашки себе что-то вытребовали, как-то обустроились. Вот там и поселилась моя мама.
Больше мы не виделись, потому что она отказывалась со мной встречаться. Я не обижался, я же говорю, что во мне как бы отмерли некоторые чувства. И когда я узнал о ее смерти, мне показалось, что уже ждал чего-то в этом роде. Оказывается, у нее был рак, она знала, что скоро умрет, и то ли меня хотела от излишних страданий избавить, то ли душу свою с Господом примирить.
Я не знаю, чего она хотела. На похоронах не был – я в это время учился в другом городе.
Сразу после того, как мы познакомились с другом моего папани (фамилия его была Гнатюк, звали Олег Михайлович), он крепко за меня взялся. Мама, уезжая в Выксу, ему меня всецело поручила, и он делал со мной что хотел. А хотел он мне только добра, как выяснилось. Ни в какую преступную шайку он меня заманивать не собирался, такой пошлости даже предполагать не стоит. Гнатюк забрал меня из школы, перевел в другую, самую лучшую в городе, а чтобы я в классе не отставал (это ведь уже были десятый-одиннадцатый классы, выпускные), нанял мне репетиторов. Честно скажу: я даже не предполагал, что могу учиться с таким удовольствием, что это окажется так интересно.
Во открытие сделал, да?
Самый лучший репетитор был у меня по биологии и химии, и вскоре я понял, что мне хочется биологом стать. Нет, конечно, не в школе про пестики-тычинки или, условно говоря, про цепочки ДНК рассказывать. Мне хотелось заниматься этим профессионально. И мои намерения совпали с намерениями Гнатюка, который, оказывается, собирался сделать меня врачом. Когда я закончил школу (не с золотой медалью, конечно, но экзамены почти все сдал на пятерки, и такой рывок, который я сделал от троечника к отличнику, для меня самого очень много значил, больше даже, чем медаль, которую, конечно, Гнатюк купил бы мне, если бы только захотел или если бы я его попросил), приемный отец увез меня из Нижнего. Мы уехали на Дальний Восток, в Хабаровск, и там я поступил в медицинский институт.
Конечно, я обалдел, когда узнал, что учиться мне придется в каком-то захолустье. Я же тогда дураком был и считал центром вселенной одну Москву, думал, что меня Гнатюк готовит для того, чтобы я учился в МГУ, самое малое! Но он объяснил мне, что, во-первых, центром вселенной человек сам себя должен ощущать, это сугубо от него зависит, никакая Москва в этом помочь не может, а во-вторых, и это главное, в то время в хабаровском меде была самая сильная в стране кафедра стоматологии и косметической хирургии, а Гнатюк хотел, чтобы я занимался именно этим.
Я сначала это принял в штыки. Хирургом быть – да, это по мне, но косметологом?! Кошмар! Это ж работа только для баб, думал я, в том смысле, что женские обвисшие мордашки подтягивать недостойно мужчины! Конечно, я тогда не знал, что «обвисшие мордашки» подтягивают не только женщины, это раз, во-вторых, что подтягивают не только мордашки, но и суровые мужские прессы, и статная фигура иной кинозвезды мужского пола – это результат не только качаний на тренажере, но и работы хирурга. Гнатюк мне все очень доходчиво объяснил, но главное, чем он меня убедил, это рассказом о развитии косметологии в Европе и Америке. Как раз девяностые годы начались, Россия, «задрав штаны», ринулась в цивилизованный мир и стала под него всяко гримироваться. Косметических клиник создано было – не счесть, но все равно осторожные жены внезапно разбогатевших «новых русских» и всякие там известные артистки ездили омолаживаться в Швейцарию и Париж. Правда, с тех пор, как в этой самой Швейцарии одну нашу знаменитую певицу чуть не уложили в могилу за ее же собственные несусветные деньги, наиболее разумные дамочки стали поглядывать и в сторону собственных врачей и наших институтов красоты. Я к тому времени доучивался в институте и уже потирал руки, ожидая, что вот завтра Гнатюк купит мне свой салон и я начну-у!..И вот вам здрасте: он вдруг звонит по телефону (он жил то в Нижнем, то в Хабаровске, но в основном руководил моей жизнью по прямому, так сказать, проводу) и сообщает, что мне надо срочно заняться оформлением заграничного паспорта и немедленно после получения диплома (кстати, его темой Гнатюк был жутко недоволен, но это уже дело десятое!) ехать в Сеул.
Для тех, кто сейчас вытаращил глаза в точности, как это сделал я в том апреле 1994 года: Сеул – это столица Южной Кореи. Нет, я это знал, конечно, однако не подозревал, что Южная Корея очень далеко обошла всех в мире по качеству пластической хирургии. Да, представьте! Не пижонистый Париж, не чинная Женева, ни крикливый Лос-Анджелес, не дешевые Афины (там даже самая сложная подтяжка стоит всего тысячу баксов), а тихий, вежливый Сеул впереди планеты всей в деле восстановления красоты и молодости.
Ну что ж, я послушался Гнатюка (я уже привык его слушаться беспрекословно) и отбыл в Сеул, порадовавшись, что у меня отличный английский (опять же – по настоянию моего приемного отца). Прожил я там четыре года, научился всему, чему следовало, причем мое увлечение биологией мне немало тут пригодилось, помогло усовершенствовать мое ремесло пластического хирурга, а потом я прямиком прилетел в Нижний, где Гнатюк обрисовал мне мое будущее – вернее, то, ради чего он вкладывал деньги в мое образование и мое обучение этому тонкому, ювелирному, этому живому ремеслу.
* * *С утра позвонила Инна, и Алена едва узнала голос подруги – таким он был жалким, несчастным и больным.
– Привет! – прогундосила Инна. – Ты там как, жива?
– Я-то да, – сообщила писательница. – А ты?
– Местами, частично. У нас, Тюлениных, такой грипп образовался – причем откуда ни возьмись! Вроде бы и не общались ни с кем, а вчера утром у меня горло жуткое, у мужа нос распух, и температура, и озноб...
– То есть что, ветром надуло? – недоверчиво спросила Алена. – Если не общались ни с кем, откуда гриппу взяться? Он, сама знаешь, заразная болезнь. А вы, Тюленины, наверное, простудились просто-напросто. Небось Ленька ходил на речку, на льду лежать, сонных рыб смотреть, а ты гоняла на лыжах до седьмого пота?
