Елена Арсеньева - Обнаженная тьма
Видимо, лимит везухи, отпущенной Александре на сегодняшний день, себя истощил. Сестры дома не было, и, сколько ни жала Александра родимый звонок, за дверью не раздалось ни единого ответного звука. «Ну, если еще и бабы Лиды дома нету…» – подумала она с ужасом, спускаясь этажом ниже.
Слава те, господи!
– Кто там? – слабенько послышалось за дверью соседки.
«Заболело горло, что ли?» – привычно встревожилась Александра, вспомнив свою всегда громогласную соседку.
– Лидия Ивановна, откройте, это я, Саша Синцова! – давясь от внезапно нахлынувших счастливых слез, выкрикнула она, прильнув к клеенчатой обивке, – и чуть не упала в квартиру, настолько быстро открылась дверь.
Высокая, полная фигура в цветастом халате выросла на пороге и при виде Александры замахала руками, словно не верила глазам:
– Сашка? Ты?!
– Ой, Лидия Ивановна! – Александра сделала движение броситься к соседке на шею, однако вспомнила впечатление, которое сегодня производила на людей, и благоразумно отпрянула. – Дайте ключ, я тут попала в такую жуткую историю, потом все объясню, у меня куртку украли вместе с ключом, а Карины дома нет, не знаете, она скоро придет?
Все это она выпалила на одном дыхании, удивленно глядя в соседкины глаза, которые наливались слезами.
– Что вы, Лидия Ивановна? – не удержалась-таки, всхлипнула и Александра. – Вы, наверное, обо мне беспокоились? Карина небось с ума сходила? Это кошмар со мной был, такой кошмар!
– Саша, – пролепетала Лидия Ивановна, и слезы, перекатившись через нижние ресницы, ручьем хлынули по круглому морщинистому лицу, – Сашенька, ты разве еще ничего не знаешь?
– Что случилось? – напряглась Александра.
– Карина умерла… Упала на улице и умерла. Завтра похороны в Сергаче. Тебя искали, искали, но тебя не было.
Александра молча смотрела в испуганные, неудержимо плачущие глаза.
– Дайте ключ, – сказала она, очень удивилась, не услышав собственного голоса, а потом узенький коридорчик Лидии Ивановны вдруг закачался из стороны в сторону, одновременно улетая куда-то ввысь, в темноту и глухоту… Александра попыталась поймать его, но только взмахнула бестолково руками – и рухнула навзничь без памяти.
* * *Карина ушла из гимнастики из-за Риммы.
А может быть, все-таки из-за Всеволода? Это был самый красивый мальчишка в мужской сборной, все девчонки строили ему глазки, а он на такие откровенные знаки внимания только хмурился и старался оказаться как можно дальше от своих поклонниц. «Севка у нас еще мальчик, он лучше на коня ляжет, чем на девчонку», – острили ребята: Всеволоду хуже всего удавались выступления на «коне».
Когда Всеволод Корнилов делал вольные упражнения, зал просто задыхался от восторга, оценивая его юношескую красоту и пластику. Да и начало его выступлений на снарядах всегда было завораживающим, у зрителей даже слезы порой выступали, когда Всеволод делал разбежку на коня, или взлетал к перекладине, или подступал к брусьям. Чудилось, он сейчас взовьется над землей и полетит! Если честно, это первое впечатление было таким сильным, что именно оно заставляло каменные сердца арбитров вздрагивать – и присуждать Всеволоду бронзу, а не оттеснять его на одно из непризовых мест. Все он вроде бы делал как надо, его профессионализмом можно было бы только восхититься, но это литое, античное тело словно бы деревенело, когда приходилось исполнять самые сложные, эффектные, а значит, самые опасные элементы, и ощущение страха, испытываемого гимнастом, было настолько сильным, что оно передавалось даже публике.
Между прочим, нет такого гимнаста, который бы вообще ничего не боялся. Никуда не денешься от мыслей, что с тобой будет, если сломаешь руку или ногу, получишь травму позвоночника. Дело тут не в страхе перед болью, а в ужасе перед концом карьеры. К примеру, перелом ноги. Подружка Карины, Ася Воробьева, после того как пролежала сорок пять суток под вытяжкой, да еще потом невесть сколько ковыляла с костылями, настолько потеряла форму, что так и не смогла ее вернуть. А ведь была первой кандидаткой на золото в мировом чемпионате!
Боятся все, да, – но только на тренировках. А когда выходишь на помост, остается только один страх: сделать ошибку в программе, не дотянуть какой-то элемент. Все остальное куда-то улетает от тебя… Ну а от Всеволода, значит, не улетало.
– Не орел, – вынес суровый приговор тренер Карины Мир Яковлевич. – Классный мальчик, но не орел. Такое ощущение, что вот-вот за воздух начнет хвататься.
Ну что ж, каждому свое. Все равно Всеволод – обалденный красавец, лучше всех! Волосы черные, глаза синие-синие, черты лица словно выточенные. Даже какой-то ненастоящий! В него очень просто влюбиться, Карина не влюблялась только потому, что была уверена: у нее нет никаких шансов. А просто так страдать и маяться – какой интерес. Хотя от безответной любви, говорят, худеют…
Сколько себя помнила Карина, ее преследовали два желания: похудеть и поесть. Крамольные мыслишки порою закрадывались в голову: какой смысл жить, если это не жизнь, а постоянная угроза голодной смерти?! Вот, к примеру, перед сборами выпьешь на завтрак стакан сока, а на обед съешь крохотную шоколадку с чашечкой несладкого чаю – и это еще хорошо. Разумеется, никакого ужина. Иной раз, когда совсем уж тоскливо становится, «развратишься» яблоком или постным йогуртом. И все! И так несколько дней подряд! После соревнований, конечно, отводили душу за роскошным ужином, особенно если праздновали победу. Но после таких обжорств все маялись животами, а тренеры исходили криком, заметив минимальную прибавку на тощих телах гимнасток.
«Ты какая-то неправильная, – с отвращением говорил Карине Мир Яковлевич. – Если будешь пить одну только воду, все равно поправишься. И даже если воду не будешь пить!»
«Это, наверное, потому что я деревенская, – с грустью думала Карина. – Все-таки Сергач – это, скорее, деревня, чем город. А может, воспоминания о маминых оладушках и пирожках с печенкой уже сами по себе калорий добавляют!»
Все произошло в Монако. Это была ее последняя зарубежная поездка. Накануне стартов всю сборную – и мужчин, и женщин – пригласил к себе родственник принца Монако. Он был большим поклонником спортивной гимнастики, в основном гимнасток, как хихикали между собой девчонки. Ну что ж, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Может, это не очень прилично – называть особу, приближенную ко двору, паршивой овцой, но он оказался таким несимпатичным, что девчонки с трудом сдерживали брезгливую дрожь, когда хозяин пожимал им руки своей влажной пухлой лапой. Впрочем, приставаний опасаться не стоило: очень скоро стало ясно, что его интересует только один человек.
