Генри Денкер - Голливудский мустанг
Да, мистер Карр, я хочу предупредить вас. Когда я стараюсь воплотить мечты, желания несчастных индивидуумов, обреченных на жизнь без риска, без любви, без сильных страстей, я проявляю беспредельную требовательность к себе и к другим.
Я делаю фильмы для одной собирательной личности, которая называется аудитория. Я убеждаю ее отдать мне свои тайные чувства. Смотрю ли я на нее с презрением? Нет! С жалостью? Да! Я делаю ее жизнь более терпимой, менее скучной, менее одинокой. Специалисты говорят, что фильмы — это обезболивающий наркотик для зрителей. Я с этим не согласен. Я причиняю людям боль. Часто. Хватаю их, удерживаю, меняю. Разрушаю одиночество, создаваемое телевидением. Протягиваю им мою руку и говорю: «Эй, давайте испытаем это вместе!»
Джок повернулся лицом к Карру, словно извиняясь за то, что так сильно раскрылся перед ним. Тихо, как бы устало, произнес:
— Вот мое отношение к аудитории. Вот почему я испытал облегчение и радость, услышав, что прежде всего вы заговорили о зрителях.
Что скажут о вашей связи с девушкой? Я отвечу вам, что они скажут. Потому что я сам заставлю их сказать это!
Во-первых, сексуальный импульс исходит от девушки. Это уже само по себе избавляет вас от осуждения публики. Более того, эта девушка отчаянно нуждается в мужчине вашего типа. Зрелом, красивом, обладающим животной сексуальностью. Но с большой силой отца, вселяющего уверенность. Ей необходимо ощущение безопасности, которое способен дать только зрелый человек. И вы интуитивно чувствуете это. Вы знаете, что нужно девушке, чтобы помочь ей выйти из состояния растерянности и душевной муки. Именно поэтому в конце концов вы уступаете и сближаетесь с ней.
Заметьте, вы не соблазняете девушку. До знакомства с вами она была шлюхой! На самом деле вы спасаете ее от постоянного поиска новых партнеров! Вы встречаете запутавшуюся, избитую девушку, которую использовали многие мужчины, а оставляете ее помудревшей, более зрелой, готовой выйти замуж и вести добропорядочную жизнь с мужчиной ее возраста. Вы поступаете так, хотя и любите ее.
Я представляю это как самое благородное, неэгоистическое проявление любви, какое когда-либо видели кинозрители!
Карр молчал. Он налил Джоку новую порцию бренди. Но режиссер не приблизился к бокалу. Он продолжал импровизировать, разыгрывать эпизоды из сценария, сочинять новые.
Всякий раз это были сцены, связанные с характером Линка — героя, которого предстояло сыграть Карру. Линк раскрывался как человек действия, обладавший глубиной, душевной тонкостью, силой. Джок обещал, что даже сцены с дикими мустангами не станут просто сценами чистого действия, как бывало в прежних фильмах Карра.
Джок утверждал, что они вместят в себя нечто большее, нежели конфликт человека с животным. Они станут символом новой школы. Отразят столкновение старого мира с новым. Индивидуума с системой. Линк не просто пожилой кочующий ковбой. Он — последний великий индивидуалист, сражающийся с подавляющей личность системой.
Закончив свои описания благородного, смелого вызова, бросаемого обществу, Джок приблизился к Карру и заговорил тихо, но с огромной убежденностью:
— Снимитесь в этой картине, мистер Карр. Сделайте это так, как я скажу. Обещаю вам, мы утрем носы авангардным критикам из Нью-Йорка, Лондона и Парижа! После «Мустанга» ваше прозвище «Король» будет символизировать не только кассовый успех. Вас наконец признают серьезным актером. В зрелом Престоне Карре после этой глубокой, значительной картины увидят личность, о существовании которой раньше не знали.
Величайшими лицедеями оказываются не актеры, а режиссеры. Происходит это не перед камерой, а задолго до того как будет отснят первый фут пленки. Спектакль разыгрывается режиссером, который убежден, что без данного актера фильма просто не будет. Джок Финли был мастером по части таких сцен.
Сейчас он превзошел самого себя вопреки тому, что все это время испытывал сознаваемую враждебность, сильную антипатию к Карру, к своей роли. Великий режиссер, молодой или старый, не должен зависеть ни от студии, ни от звезды, ни от сценария. Он не должен спорить, умолять, просить, унижать себя ролью марионетки, уговаривать тщеславных или глупых актеров, по той или иной причине имеющих громкое, «кассовое» имя.
Джок понял, что он обрушил свой гнев на Луизу, потому что не мог выплеснуть его на Престона Карра.
Но спектакль почти закончился. Оставалось только услышать от Карра — «да». Результат шестичасового разговора, игры, лести, изобретений, импровизаций.
Карр допил последние капли своего дорогого бренди.
— Звучит отлично!
Джок едва сдержал улыбку торжества.
— Я обязательно подумаю об этом, — добавил Карр.
Он еще будет думать об этом! Внутри Джока закипела ярость. Надменный сукин сын! Ты вынудил меня разыграть этот спектакль. Пустить в ход все мои уловки. Ты оставил меня почти безоружным. А теперь говоришь: «Я обязательно подумаю об этом»!
Джок посмотрел на Карра своими невинными голубыми глазами.
— Карр, я расскажу вам, что я сказал Полу Муни, перед тем как снимать его.
Карр невольно оторвал взгляд от бокала и посмотрел на Джока, как бы недоверчиво спрашивая: вы снимали Муни?
Джок отлично понял это, но, вместо того чтобы избавить Карра от сомнений, он продолжил:
— Я сказал: «Да, мистер Муни, я хочу, чтобы вы подумали об этом. Не соглашайтесь поспешно. Если вы хотите работать со мной. Потому что я не делаю ничего поспешно и примитивно. Я предупреждаю вас сейчас. Я буду требовательным, тяжелым. Я — фанатик в отношении моей работы, потому что делаю только то, что считаю важным».
Именно так я сказал Муни. Это было еще до того, как я поставил два хита на Бродвее. До моих кинокартин. Речь шла о телепостановке. Я только начинал карьеру режиссера. В те годы продюсеры доверяли театральным режиссерам, а на моем счету была одна внебродвейская работа.
И я решил пригласить Муни. Телекомпания и автор согласились, что он отлично подойдет на эту роль, но они считали, что мне не удастся уговорить его. Я верил в сценарий и хотел заполучить Муни; я послал ему рукопись. Тогда он жил в Санта-Барбара. Он долго не звонил мне. Время шло. Телекомпания начала нервничать. Спонсор — тоже. Я сказал, что полечу к Муни и встречусь с ним. Все решили, что это не поможет, но все же дали добро — это могло стать хорошей рекламой для спектакля. «Джок Финли летит к Полу Муни, чтобы обсудить готовящуюся телепостановку». Нет нужды рассказывать вам, Карр, как преподносят такую информацию публике.
Я прибыл в Лос-Анджелес. Сел в автомобиль, взятый напрокат в аэропорте; мне подробно описали, как проехать в Санта-Барбара и найти дом Муни. Всю дорогу я репетировал вступительную фразу: «Мистер Муни, я настолько сильно убежден в том, что для этого сценария подходите только вы один, что в случае вашего отказа порекомендую телекомпании не осуществлять постановку». Неплохая вступительная фраза для разговора с великим актером? Она должна была заинтриговать его. Только мне не довелось произнести ее.
