Вэвиан Фэйбл - Золотая рыбка. Часть 1
Хмурый возвращается в комнату. Прошлепав босиком по полу, он плюхается в кресло и обращается ко мне:
— Если считаешь, что имеет смысл вздремнуть часок-другой, могу предложить свободную постель.
— Спасибо, — поднимаюсь я. — Пожалуй, двину домой.
— Лучше бы тебе не высовываться на улицу.
— Ах ты надежда и опора виктимологов! — В порядке самообслуживания я наливаю себе коньяку, демонстративно игнорируя хозяина дома.
Глазом не моргнув, Хмурый сносит мою дерзость. Я беспокойно расхаживаю вдоль гостиной, застланной гладким простым ковром, и наконец останавливаюсь перед ним.
— Сожалею, что не угодила тебе своими действиями. Но и мне один вопрос не дает покоя.
Откинув голову на спинку кресла, он смотрит на меня из-под опущенных ресниц. Я меряю его взглядом с головы до пят: отличный экземпляр, черт побери!
— Не поделишься ли секретом, почему ты, в сущности, бросил меня в лапы бандита с кольтом?
— Отчего же не поделиться? Охотно поделюсь. — Он вскидывает голову. — У меня сложилось впечатление, что ты склонна недооценивать опасность. Очертя голову, самонадеянно встреваешь в любую заварушку. Ввязываешься в самую рискованную передрягу, причем даже в том случае, если тебя никто не подстраховывает. Вот мне и хотелось, чтобы до тебя наконец дошло: наша работа — не забава.
— Можешь радоваться, до меня наконец дошло. В результате сегодня ночью я порядком перетрусила и упустила добычу, за что и схлопотала выволочку. От тебя же. Этому ты тоже найдешь объяснение?
— Я не убежден, что с твоим братом расправились те же самые бандиты. Но если бы ты в тот момент вспомнила о Мартине, пожалуй, не поскупилась бы на пули.
— Помнила я о Мартине. Да и Круз валялся — как мне казалось — бездыханный. И все же у меня не хватило духу стрелять на поражение.
— Самое милое дело для тебя распрощаться с этой работой. Рано или поздно поплатишься за свои сантименты.
— Я поплачусь?! Когда ты бережешь меня как зеницу ока?
Голова кружится, и я вынуждена ухватиться за спинку кресла.
Хмурый поднимается; он стоит лицом ко мне, нас разделяет одно кресло и пять световых лет.
— Все же придется тебе воспользоваться предложенной постелью, — усмехается он. — Я вижу, коньяк тебе не на пользу.
— Вечно хватаешься за тот конец, что полегче. Вот и сейчас: то, что ты видишь, я чувствую.
— Приятное чувство?
— Приятный вопрос. Веди!
Хмурый отводит меня в крохотную спальню и, когда я вытягиваюсь на постели, заботливо укрывает одеялом.
— Что будет в третий раз? — удерживаю я его за руку.
Ему ясен смысл вопроса. Задумавшись на миг, он мрачно роняет:
— Не завидую я тому типу в больнице.
— Нет? — резко переспрашиваю я.
— В данный момент — нет. — С этими словами он направляется к двери.
— Эй!
Хмурый оборачивается с порога, но не подходит ко мне.
Голова гудит, кровать подо мной плывет, потолок тоже начинает кружиться, грозя рухнуть вниз. Я забываю, что хотела сказать. Сглатываю комок в горле — раз, другой. Хмурый выходит из комнаты.
Слабым движением руки Мартин дает понять, что узнал меня. На разбитом, сплошь в ссадинах и кровоподтеках лице подрагивает мускул. Я ласково касаюсь его плеча. Надо бы сказать ему что-нибудь, но мысли мои настолько неуместны, что лучше уж помолчать. Не хочется волновать парня, но, с другой стороны, если самой не упоминать о случившемся и не задавать вопросов, то о чем, спрашивается, с ним говорить? Возможно, он и не помнит, что с ним произошло.
— Рада, что тебе получше, — осторожно начинаю я.
Мартин берет меня за руку; видно, ему тоже хочется поговорить со мной.
Подходит сиделка и деликатно отстраняет меня от койки брата. Попрощавшись с Мартином, я лечу по коридору: надо наведаться еще в две больницы.
Круз вроде бы спит. Я-то убеждена, что он в беспамятстве, но врач категорически утверждает: раненый спит, набирается сил после операции. Пожалуй, завтра можно будет с ним поговорить, но я должна быть готова к тому, что выздоровление потребует времени и не один месяц понадобится, чтобы Круз вновь обрел прежний облик. Слова звучат утешительно, однако стоит взглянуть на Круза, и сердце мое сжимается от жалости. Эти несколько месяцев покажутся ему вечностью, и я твердо решаю не бросать его в беде. Попросту не имею права.
Третий визит — к подстреленному мной бандиту. В больнице, где он лежит, не так уютно, как в двух первых, да и персонал в огороженных решетками, тщательно охраняемых коридорах тоже облачен в иную униформу.
Бандюга бледен, плечо и нога его в бинтах, из капельницы, подвешенной над койкой, в вену поступает кровь. При виде меня лицо его искажается злобой.
— Пришью тебя, сука! — шипит он без малейшего намека на нежность.
— А ведь я еще мягко обошлась с тобой, дружок. В благодарность мог бы подсказать, где искать родственничков.
Парень молчит. Он пытается сползти с койки, однако попытки его — абсолютно безрезультатные — рассчитаны лишь на то, чтобы запугать меня. Охранник у двери даже не реагирует на эти бесплодные потуги.
— Кажется, я кое о чем спросила, — напоминаю я.
Парень бессильно откидывается на подушку. Лицо его с крупными чертами не назовешь ни отталкивающим, ни привлекательным. Конечно, если вам по душе мужчины брутального типа, в этого субчика можно влюбиться с первого взгляда. Низкий лоб свидетельствует о первозданной примитивности натуры. Густые волнистые волосы тщательно зачесаны назад. Карие глаза горят ненавистью.
— Не знаю, где они, — говорит он и неожиданно ухмыляется. — Но тебя точно достанут.
— Значит, мы разыскиваем друг друга, — констатирую я.
— Надеюсь, твой хахаль сдох, — цедит он сквозь зубы.
— В твоих интересах надеяться, что он выживет.
Охранник перемещается к нам поближе.
— Я тебе кое-что расскажу, а ты послушай. Сестренку твою мы поймаем. Нацепим на нежные ручки браслеты и по ошибке сунем в «обезьянник». Дело будет к ночи, когда для хищников наступает час охоты, когда и в человеке просыпается зверь. С десяток мужиков пройдутся по хрупкому телу твоей сестрицы, а охрана окажется далеко и криков не услышит.
Бандит норовит лягнуть меня, но я как бы ненароком опираюсь на его раненую ногу. Он стискивает зубы, глаза его заволакивает слезами. В сердцах он плюет в меня, но если вы пробовали когда-нибудь проделать эту манипуляцию в лежачем положении, то знаете: это все равно что пытаться дать самому себе пинка под зад. Слюна, едва отделившись от губ, стекает по подбородку на шею.
— Ловко, ничего не скажешь. — Я поднимаюсь со стула. — Поупражняйся на досуге, пока валяешься чуркой. Потом, когда тебя выпишут из лазарета, мы будем встречаться чаще.
