Хизер Грэм - Жажда искушения
— Дедушка, ты выглядишь усталым.
— Я только что встал и принял душ.
Ее округлившиеся огромные глаза смотрели на него с простодушной наивностью:
— Дедушка, так это, наверное, из-за мыла. Ты пользуешься неправильным мылом. Тебе нужно купить «Пикантную чистоту». А может быть, «Открой глазки». Да, думаю лучше это.
— «Открой глазки»?
Марк недоуменно посмотрел на сына, стоявшего за спиной дочери в гостиной. Майкл был вылитый Марк в молодости. Он смущенно пожал плечами.
— Наверное, это из рекламы, — сказал он. — Я постоянно твержу, что Брит слишком долго засиживается перед телевизором. Наша жизнь превращается в одну сплошную бесконечную рекламу. Не только полицейские рискуют. Вот он — наш профессиональный риск бизнесменов рекламы.
— Гм, — Марк взглянул на Брит, — что ж, солнышко, я сегодня же пойду в магазин и куплю себе правильное мыло. Господи, если бы я только знал, что все это из-за мыла! — Он ласково пощекотал ей подбородок, затем перевел взгляд на сына: — Что ты тут делаешь? С каких это пор студенты, обучающиеся рекламному бизнесу, отдыхают среди недели?
— На этой неделе у меня нет ни занятий, ни деловых встреч, Стефани пошла на прием к врачу, поэтому я отпросился на сегодняшнее утро. Мы заехали за пляжной сумкой Брит, я оставил ее здесь пару недель назад, там все ее купальные принадлежности, игрушки и прочее.
— Да нет, ты же знаешь, что я всегда рад вас видеть.
— Я не хотел тебя напугать. Обычно тебя в это время не бывает дома.
— Конечно.
— Дедушка, ты уже завтракал? — заботливо спросила Брит. — Молоко — полезно для тела.
— О Господи! — вздохнул Марк.
— Спроси дедушку, не хочет ли он где-нибудь позавтракать с нами, Брит. Мы заставим его добавить молока в кофе.
— Только быстро, — ответил Марк, — очень быстро. Мне надо на работу…
— Да-да, — улыбаясь прервал его Майкл. Все же он удивительно походил на Марка, только у него были еще ямочки на щеках, как у матери. — Я видел утренние газеты. Все первые полосы посвящены… — он замялся, покосившись на дочь, — этой девушке. Твое имя упоминается неоднократно.
— Мое имя? — простонал Марк.
— Суперполицейский. За считанные секунды прибыл на место происшествия. Возглавил расследование, преступление уже раскрыто. Надень рубашку. Ты сможешь прочесть все это за чашкой кофе в парке.
Идти было трудно. Во-первых, она чувствовала себя более усталой, чем тогда, когда ей наконец удалось заснуть. Во-вторых, от выпитого утром вина болела голова и состояние похмелья усугублялось тяжелой тоской, навалившейся на нее, когда, проснувшись, она поняла, что все случившееся накануне не было сном.
А кроме того, она просмотрела газеты. «Репортер» состряпал кровавую историю, обвиняя во всем Джона и не без умысла указывая на цвета, которые Джон якобы предпочитал не только в своей живописи, но и в реальной жизни, — багрово-красные. Он утверждал, что из достоверных источников известно, будто у Джона был пламенный роман с Джиной Лаво, который и прежде изобиловал жестокими ссорами.
Она еще раз возблагодарила Бога, что Кати далеко, на Амазонке, и что Джону сегодня вряд ли принесли в больницу утренние газеты.
Даже если он пришел в себя.
Добравшись до больницы, она, впрочем, убедилась, что этого не произошло.
Он впал в кому.
Это известие повергло ее в глубокую депрессию, несмотря на заверения врача, что хотя коматозное состояние и представляет некоторую опасность, больной может выйти из него в любой момент. Доктор просидел с ней не меньше двадцати минут, может, полчаса. Ей показалось, что она теряет рассудок, потому что за все это время не поняла ни слова из его профессиональной речи. А ведь она читала когда-то книгу Робина Кука «Кома». Там рассказывалось, что у находящихся в коме больных брали органы для пересадки, так что никакие речи не могли ее утешить.
Всю первую половину дня она просидела у постели Джона, держа его за руку и разговаривая с ним, поскольку медсестры убедили ее, что ему это полезно. В больнице дежурили полицейские: один стоял за дверью отделения интенсивной терапии, другой, готовый сменить его, расположился в приемной, где было довольно спокойно. Медсестры и полицейские перешептывались, но она не слышала их.
Было около шести, когда она почувствовала, что кто-то стоит у нее за спиной. Стоит уже давно и наблюдает за ней. До нее донесся очень слабый, приятный запах лосьона после бритья.
Этот запах ему подходит, подумала она. Лесной аромат. Терпкий, но не слишком обволакивающий.
Она нисколько не удивилась, когда увидела лейтенанта.
Однако, почувствовав, как слезы наворачиваются ей на глаза, она всполошилась.
— Пойдемте, хватит, — голос его звучал неожиданно мягко, — все не так уж плохо.
Она судорожно сглотнула.
— Для вас. Газеты целиком на вашей стороне. Джон Марсел — чудовище.
— Он еще может оправдаться.
— Может оправдаться, — передразнила она. — Он в коме, а газеты его уже приговорили.
— Он выйдет из комы и защитит себя.
— Да, — неуверенно согласилась она.
— Так в чем же дело? Вы выглядите совсем разбитой. Сдались?
Она резко обернулась и увидела на его лице уже знакомую полуулыбку.
— Вы решили, что он невиновен?
— Нет. А вы решили, что он виновен?
— Нет!
Он пожал плечами:
— Ну что ж, значит, предстоит борьба. А вы к ней, кажется, не готовы.
Она возмущенно подняла бровь.
— Вы выглядите разбитой, — повторил он. — Вчера вечером мне показалось, что вам лет тридцать. Сегодня утром вы выглядите на все сорок.
Энн с интересом уставилась на него.
— Лейтенант, это грубо.
— Простите, — хмыкнул он.
— Кстати, вы тоже отвратительно выглядите.
— Знаю. Моя внучка сообщила мне об этом.
— У вас есть внучка?!
Он снисходительно улыбнулся и подошел ближе к кровати, на которой лежал Джон, оплетенный множеством трубок и подсоединенный ко множеству медицинских аппаратов. Она невольно напряглась.
— Пожалуйста, э-э-э, поосторожнее.
— Миссис Марсел, уверяю вас, я не собираюсь отключать его от жизненно важных приборов. Хотите верьте, хотите нет, я сам мечтаю, чтобы этот человек выжил.
Посмотрев на Джона, он перевел взгляд на нее:
— Он выкарабкается.
— Вы действительно хотите, чтобы он выжил?
— Да, хочу.
— Чтобы иметь возможность обвинить его.
— Если он виновен. Если нет, он может сообщить что-нибудь важное.
— А он знает… что-то важное?
— Должен. Он уже говорит.
— Говорит? Занятно, — подозрительно сказала Энн. — И что же он говорит?
— Он говорит, что вам нужно выйти отсюда. Пройтись по улице, подышать воздухом, вдохнуть аромат цветов. Посидеть в кафе на улице, выпить кофе с молоком и съесть пирожное, печенье, сыр, взбитые сливки, шоколад — словом, поесть. Чтобы вернуть румянец своим щекам и покой душе.
