Лоис Гилберт - Без жалости
— Когда-то я работал на этой ферме, Бретт. — На лице Винсента появилась едва заметная улыбка. — Вы, конечно, меня не помните, потому что были тогда ребенком. Скажите, у вас на ферме до сих пор выращивают кормовую траву?
Я почувствовала, что боюсь его слов — вернее, того, что он скажет в дальнейшем.
— Да, выращивают.
— Тридцать лет назад меня наняли сюда, чтобы я помогал косить, сушить и укладывать сено. С вашим отцом мы работали тогда по двенадцать часов в сутки — и так все лето. Мне тогда было шестнадцать лет, а вашему отцу — тридцать один год.
Я слышала его слова, но всячески отгораживалась от заключенного в них смысла и повторяла про себя, как молитву, то, что, как мне казалось, я знаю наверняка: мой отец погиб вместе с матерью в автомобильной катастрофе, когда я была еще ребенком. Их склеп находится на фамильном кладбище рядом с могилой прадедушки Мэтью, прабабушки Абигайль и дедушки, которого звали Кларенс. Сердце мое билось, как птица, которую хотели поймать и посадить в клетку.
Винсент продолжал гипнотизировать меня.
— Ваша мать целиком посвятила себя детям, тратила все свое время на вас и не замечала того, как близки мы были с Эдвардом.
Я попыталась улыбнуться и сказать что-нибудь вежливое, приятное для гостя.
— Стало быть, вы были близки с моим отцом…
Винсент кивнул:
— Очень близки.
Улыбка у меня получилась искусственная, как наклеенная, — у меня даже стало сводить губы.
— Вы хотите сказать, что мой отец был гомосексуалистом?
Винсент опустил глаза, зачем-то поковырял пальцем столешницу, после чего снова посмотрел на меня в упор. На кухне установилась мертвая тишина.
— Да, — одними губами произнес он.
Глава 3
Я отказывалась верить в то, что сказал Винсент. Это что же получается? Что мой отец влюбился в мальчика и ради него бросил всех нас? Более того, вернее, хуже того, оказывается, все эти годы мой отец был жив и умер всего несколько дней назад? От всего этого улыбка у меня на лице стала непроизвольно шириться, а под конец даже вырвался глупый смешок.
— Так отчего же он не приезжал сюда раньше?
Винсент вскинул руки, потом уронил их и покачал головой.
— Как бы я хотел, чтобы вы спросили об этом у него сами!
Жест Винсента был проявлением чувства, но глаза его смотрели холодно. Он продолжал изучать меня.
Я поднялась с места, попыталась налить в чайник воду, затем вылила зачем-то всю ее в раковину и начала сначала. Я никак не могла объять своим разумом то, что стало вдруг мне известно.
Краем глаза я заметила какое-то движение в дверном проеме, повернула голову и увидела Эми, которая стояла, прижавшись к стене, рядом с кухней, и слушала, о чем мы говорили с Винсентом.
— Что стоишь в углу? — хриплым голосом сказала я. — Заходи, раз пришла.
Эми подошла к гостю.
— Это моя дочь Эми, — сказала я, когда она протягивала руку.
— Винсент, — представился гость и потряс руку Эми.
— Значит, вы жили с моим дедушкой? — спросила она. Голос у нее был далеко не такой суровый, как у меня.
Он кивнул и смахнул рукой слезы, которые снова потекли у него по щекам.
— Извините, — сказал он. — Никак не могу свыкнуться с мыслью, что его уже нет.
Потом он закрыл лицо руками и разразился самыми настоящими рыданиями. Мы с Эми обменялись недоуменными взглядами. Его скорбь казалась нам какой-то излишне театральной. Наконец он достал носовой платок и высморкался.
— Извините, — снова сказал он. — По-моему, я все делаю не так. Думаю, Эдварду мои рыдания вряд ли пришлись бы по вкусу.
— Может, хотите чаю? — спросила Эми.
Винсент посмотрел на нее и вздохнул.
— Не откажусь.
Эми направилась к кухонному шкафу, достала три кружки, положила в каждую по пакетику с чаем, включила под чайником газ.
После этого она уселась рядом с Винсентом. Я знала, что все происходящее ужасно интересовало ее. Пока Эми занималась чаем, я, сложив руки на груди, стояла у стойки, напряженная, как стальная пружина.
— А чем Эдвард занимался в Манхэттене? — Поначалу выговаривать имя отца мне было довольно трудно.
— Как чем? Он был архитектором. Разве вы об этом не знаете? Когда вы познакомитесь с его работами, вы, ручаюсь, будете им гордиться. Он был одним из лучших в мире дизайнеров по конструированию частных домов, Люди, у которых не было времени заниматься строительством собственного жилища, целиком полагались на его вкус.
— А сами вы чем занимаетесь? — спросила Эми.
Винсент покривил рот.
— Я был помощником вашего отца. — Его взгляд принялся блуждать по стенам кухни, и я на мгновение увидела ее глазами гостя: закопченные балки под потолком, обшарпанный стол, жирное пятно сажи рядом с печью. Кухню требовалось как следует отмыть, а стены не мешало бы покрасить.
Когда Винсент заговорил снова, его голос прозвучал тихо, как шепот:
— У нас с Эдвардом была небольшая фирма в Нью-Йорке. Сказать по правде, в День благодарения мы должны были обедать с одним из наших клиентов. — Тут Винсент тихонько рассмеялся. — Но Эдвард решил провести этот День благодарения с вами. Он сказал, что другой возможности навестить вас ему уже не представится.
Закипел чайник. Я налила в кружки кипяток, поставила их на стол и присела рядом с Эми. Мне хотелось выяснить, не лжет ли Винсент, а если лжет — то в чем именно. Это позволило бы мне вернуться к прежней, такой удобной для меня теории — что я наткнулась в лесу на труп совершенно незнакомого человека.
— Почему он не подавал нам весточек, не сообщил, что жив? — спросила я.
Винсент кашлянул, деликатно прикрывшись рукой. Потом искоса посмотрел на меня. Взгляд у него был прежний — холодный, испытующий.
— Ваш брат знал, что он жив, — произнес он.
— Этого не может быть, — сказала я. Когда Райан смотрел на труп, в его глазах не промелькнуло и тени узнавания. Я хорошо помнила, как он отступил от трупа на несколько шагов и покачал головой.
— Они встречались с Эдвардом по крайней мере два раза в год. Он, надо сказать, получил от него изрядную сумму денег. — Во взгляде Винсента промелькнуло осуждение.
— Я вам не верю.
— Спросите его сами.
— Обязательно.
— Эдвард не мог не видеться с сыном. Когда он уезжал, мальчику было уже девять лет. Вы-то были еще крошкой, и Эдвард решил, что вам же будет лучше, если вы ничего не будете о нем знать. — Винсент намеренно говорил об этом небрежно, с легкостью — знал, что это причинит мне душевную боль.
Эми посмотрела на меня с сочувствием — как примерно смотрят на человека, которому наступили на ногу.
