Кей Хупер - Вещие сны
Этому Джоанну научила тетя Сара: уметь извлекать урок из всего, что преподносит тебе обыденная жизнь. Она твердо верила, что, наблюдая и делая выводы, можно научиться тому, чему не учат ни в каких школах, и убедила в этом Джоанну.
Итак… У Кэролайн было как минимум две привычки, свидетельствующие о нервной натуре: она курила и грызла ногти. Будучи осторожным водителем, она разбилась в очевидно исправной машине, проносясь на высокой скорости по скользкому шоссе. Еще она страдала от аллергии, причем настолько серьезно, что лекарства, отпускаемые без рецепта, ей не помогали.
Что-то потихоньку вырисовывается. Немного, но все-таки.
К этому Джоанна могла добавить некоторые интуитивные предположения, которые появились у нее уже в Клиффсайде. Кэролайн наверняка была хорошей матерью, раз она не поленилась отыскать и поставить в одном из самых любимых своих мест карусельную лошадку для удовольствия дочки. И если прислушаться к замечаниям Риген, становится очевидным, что из двух родителей более заботливой и любящей была именно Кэролайн.
Риген… Джоанна очень тревожилась за нее. Видно, что девочке отчаянно не хватает матери. И хотя Риген, казалось, признала, что Джоанна почти во всем от матери отлична, внешнего сходства может оказаться достаточно, чтобы возникла привязанность. И если сейчас такая привязанность способна поддержать Риген, то, когда Джоанна уедет, это вызовет новую боль.
С одной стороны, Джоанна хотела именно по этой причине избегать ребенка. Но с другой — Риген ведь еще не примирилась со смертью матери. Эта маленькая печальная девочка внушала странное беспокойство, неодолимо влекущее к ней Джоанну. Хотелось обнять этого ребенка, приласкать, защитить…
Защитить?!
«Как узнать, когда взрослые боятся?»
— Кэролайн погибла в автомобильной катастрофе, — произнесла Джоанна вслух твердо и размеренно. — Машина была исправна. Это была просто авария.
«Когда я боюсь, мне снятся дурные сны. Я думаю, маме тоже. Летом ей часто снились дурные сны. Перед аварией».
— А Риген — просто несчастная девочка, которая пытается понять, почему она лишилась матери. Пытается найти логическую причину того, что случилось, найти смысл в том, что заведомо лишено смысла.
«…шериф буквально с лупой просмотрел все, что осталось от машины после аварии…»
— Он просто исполнял свой долг, вот и все. Хотел точно выяснить, почему Кэролайн потеряла управление автомобилем, ибо твердо знал, как она осторожна. И делал он это вовсе не потому, что подозревал чью-то злую волю. А если я буду продолжать разговаривать сама с собой вслух, особенно так громко, то меня изолируют от общества.
«Возможно, это сделает именно шериф. Он был бы счастлив», — подумала она.
Более чем счастлив. То ли потому, что он просто не верил ей, то ли по другой причине — она не поняла, — но он определенно не хотел, чтобы она бродила по городу, расспрашивая о Кэролайн.
Почему? То ли он оберегает чувства жителей города, то ли просто боится, что она что-то обнаружит? Вдруг это «что-то», ужасное и чудовищное, действительно существует? В конце концов, он шериф; он должен лучше, чем кто бы то ни было, знать все подробности «аварии». Может быть, в смерти Кэролайн действительно было нечто подозрительное, с очевидностью показывающее, что дело нечисто? Может быть, это явное преднамеренное убийство? И шериф молчит об этом, потому что… А почему? С чего бы шерифу маленького прибрежного городка скрывать преднамеренное убийство? Потому что он сам в нем замешан? Потому что он покрывает кого-то еще?
Джоанна села в постели и тихо застонала. Господи, это же смешно! Проехать три тысячи миль, чтобы узнать побольше о женщине, которой нет в живых, и теперь сводить себя с ума, воображая, что авария была подстроена, исходя из какого-то смутного намека… Ничего смешного, все гораздо хуже — это безумие!
Джоанна не имела привычки судить скоропалительно, но почему-то к этому городку и всем его жителям она относилась с явным подозрением. Но почему? Потому что ее долго мучил повторяющийся кошмар, связанный именно с этой точкой на карте? Потому что вопреки всем доводам рассудка она была убеждена, что неспокойная душа Кэролайн каким-то образом добралась до нее, чтобы просить о помощи? Потому что Риген со своим страшным всепоглощающим горем напомнила Джоанне ту девочку, какой была она сама в тот жаркий июньский вечер, навсегда изменивший ее жизнь?
Она устало закрыла глаза. Ложиться спать в десять часов слишком рано, но прожитый день казался таким длинным, он вместил в себя так много непривычно тягостных чувств. И нерадостных встреч. С Риген. С Гриффином. С девочкой, застывшей от горя, и с сильным мужчиной, у которого самые темные в мире глаза. Какого они цвета? Она не могла сказать.
Джоанна понимала, что, глядя на нее, он видит Кэролайн, как и все остальные. Но, может быть, не только? Может быть, подумала она, он немножко видит и ее, Джоанну…
Она шла вдоль обрыва к беседке, стараясь держаться подальше от зарослей, потому что знала — в зарослях небезопасно. У нее за спиной слышался настойчивый крик чайки — она оглянулась через плечо и увидела девушку с длинными светлыми волосами, которая легко прыгала со скалы на скалу, словно пытаясь взлететь. Она хотела закричать, но было уже поздно — девушка взлетела и камнем устремилась вниз… вниз… А на обрыве, где только что была девушка, спиной к ней стоял какой-то мужчина; он стал медленно поворачиваться, и она ощутила леденящий ужас…
Джоанна проснулась — задыхаясь, с колотящимся сердцем. На часах было около полуночи; за окнами завывал ветер. «Дождя нет, — подумала она, — но прогноз погоды обещал ночью шторм, вот он, похоже, и начинается».
Она села в постели, обхватив голову руками. Перед ее мысленным взором живо стоял только что оборвавшийся сон, который внушил ей еще более тягостное чувство, чем даже тот, заставивший ее проехать через всю страну в поисках тех мест, где жила погибшая женщина.
— Боже мой, Кэролайн, — прошептала она, — так вот в чем дело! Тебе снилось, что бедную девочку сталкивают со скал. Ты этого боишься?
Ответа не было — только рев ветра.
Глава 4
Сначала Холли думала, что это сон. Она мирно дремала под вой ветра, полубессознательно ожидая, когда начнется шторм. Она любила шторма; в такие ночи под рев океана ей особенно крепко спалось. Вдруг кровать под ней тяжело осела, и с недовольным мычанием Холли повернулась на спину.
Губы ощутили нежное прикосновение — теплое, упругое, слабо пахнущее кофе. Издав краткий нечленораздельный звук, несомненно выражающий удовольствие, она решила, что этот сон ей нравится. Ее целовали, легко касаясь губами, и это было ужасно приятно. Это возбуждало, увлекало, соблазняло. Ей стало жарко; медленная пульсация желания просыпалась в сокровенных глубинах ее тела. Ее рот терзали и мучили, нежно покусывали нижнюю губу, проникали искусным языком все глубже — пока она не высвободила руки из-под одеяла, ища источник своих наслаждений.
