Сандра Браун - Как две капли воды
Пройдя через холл, она повернула налево. В конце коридора были широкие двустворчатые двери, за которыми находились комнаты ее и родителей. Она уже собиралась войти к себе, когда из спальни высунулся отец.
– Фэнси, это ты?
– Привет, пап, – сказала она, сладко улыбаясь.
– Привет.
Он не стал спрашивать, где она была, поскольку это его мало интересовало. Поэтому она решила сказать сама.
– Я была… у подружки, – выдержав из тактических соображений небольшую паузу и дождавшись, пока лицо отца примет страдальческое выражение, она спросила: – А где мама?
Он бросил взгляд назад.
– Спит.
Даже отсюда был слышен звучный храп. Она не просто «спала», ей нужно было проспаться.
– Ну, тогда спокойной ночи, – сказала Фэнси, входя в свою комнату.
Он еще задержал ее:
– Как дела в штабе кампании?
– Все отлично.
– Работа нравится?
– Нормально. Надо же хоть чем-то заняться.
– Ты могла бы еще поучиться в колледже.
– Пошел он в задницу.
Отец поморщился, но смолчал. Как она и ожидала.
– Спокойной ночи, Фэнси.
– Спокойной ночи, – отозвалась она дерзко и с шумом захлопнула за собой дверь.
7
– Я мог бы завтра привести к тебе Мэнди. – Тейт пристально рассматривал ее. – Отеки уже стали проходить, теперь она тебя сможет узнать.
Эйвери посмотрела на него. Хотя всякий раз при взгляде на ее лицо он ободряюще улыбался, она знала, что вид у нее еще довольно страшный. Больше не спрячешься за повязкой. Как сказал бы Айриш, от этого тянет блевать.
Тем не менее за неделю, которая прошла после операции, она ни разу не заметила, чтобы Тейт избегал смотреть ей в лицо. И она была благодарна ему. Как только она будет в состоянии держать в руках карандаш, она напишет ему об этом. Повязку с рук сняли несколько дней назад. Вид красной, лоснящейся, незажившей кожи привел се в ужас. Ногти были коротко острижены, отчего руки казались чужими и некрасивыми. Она ежедневно делала упражнения с резиновым мячиком, изо всех сил сжимая его ослабевшими пальцами, но пока у нее еще не было сил и ловкости зажать в руках карандаш. Как только это произойдет, чего только она не напишет Тейту Ратледжу.
Наконец-то ее освободили от ненавистного дыхательного аппарата. Однако, к ее разочарованию, она все равно не смогла издать ни звука. Для тележурналиста, карьера которого и без того пошатнулась, это было горьким открытием.
Правда, врачи сказали ей, что волноваться не о чем, голос со временем восстановится. Ее предупредили, что когда она начнет говорить, то сначала не сможет сама себя понять, но это нормально, учитывая, что голосовые связки получили сильный химический ожог от дыма.
Более того, у нее не было ни волос, ни зубов, а пищу ей давали только жидкую и через соломинку. В общем и целом, она все еще была развалина.
– Что ты на это скажешь? – спросил Тейт. – Есть у тебя желание повидаться с Мэнди?
Он улыбался, но Эйвери видела, что это неискренне. Ей было его жаль. Он изо всех сил старался быть бодрым и веселым. Сразу после операции она слышала от него только ободряющие слова. Он и тогда, и сейчас говорил ей, что операция прошла блестяще. Доктор Сойер и все сестры на этаже нахваливали ее за быстрое выздоровление и хорошее настроение.
Какое еще может быть настроение в ее положении? Если бы она могла держать в руках костыли, ей бы и сломанная нога была не помеха, но пока руки были слишком слабы, и она все еще прикована к больничной койке. К черту хорошее настроение. Откуда им знать, что у нее на душе? Может, она вся кипит от злости? Она, конечно, ни на кого не злилась, но только оттого, что это было бессмысленно. Дело уже сделано. Вместо лица Эйвери Дэниелз теперь другое лицо. Она не могла избавиться от этой навязчивой мысли. На глаза навернулись слезы.
Он истолковал их по-своему.
– Обещаю, что Мэнди пробудет здесь недолго, но я уверен, что даже короткое свидание с тобой пойдет ей на пользу. Ты знаешь, она уже дома. Все ее балуют, даже Фэнси. Но она по-прежнему спит тревожно. Возможно, если она с тобой повидается, это ее успокоит. Может, она думает, что ей говорят неправду и на самом деле тебя уже нет. Она так не говорит, но она вообще все время молчит.
С удрученным видом он уронил голову и принялся разглядывать руки. Эйвери уткнулась взглядом ему в макушку. Волосы у него росли вокруг завитка, который был расположен немного несимметрично. Ей нравилось на него смотреть. Не знаменитый доктор, который ее оперировал, и не искусные медсестры, а Тейт Ратледж стал теперь для нее центром вселенной.
Как ей и обещали, левый глаз, как только была реконструирована поддерживавшая его лицевая кость, стал видеть нормально. На третий день после операции сняли швы на ресницах. Шинку с носа обещали удалить завтра.
Каждый день Тейт заказывал ей в палату свежие цветы, как бы отмечая букетом очередной шаг к выздоровлению. Входя, он всегда улыбался. Он никогда не скупился на маленькую лесть.
Эйвери было его жаль. Хотя он и старался не показать виду, но она чувствовала, что навещает он ее больше по обязанности. И все же, если бы он вдруг перестал приходить, она бы, наверное, умерла.
В комнате не было зеркал – вообще ничего, в чем могло бы отразиться ее лицо. Она не сомневалась, что это было сделано умышленно. Ей не терпелось узнать, как она на самом деле выглядит. Может быть, причиной для отчуждения, которое Тейт столь старательно скрывает, является как раз ее уродство?
Как у всякого человека, оказавшегося физически неполноценным, у нее сейчас были обострены все чувства. Она научилась читать между строк, понимать то, что не говорилось, а лишь подразумевалось. Тейт был со своей «женой» вежлив и предупредителен. Того требовала элементарная порядочность. И все же между ними существовал едва уловимый барьер, причина которого была пока Эйвери неясна.
– Так привести мне ее или нет?
Он сидел на краю кровати, стараясь не побеспокоить ее сломанной ноги, которая была поднята вверх. Наверное, сегодня холодно, подумала она, глядя на его замшевый пиджак. Зато светит солнце: в дверях он снял и убрал в нагрудный карман темные очки. Глаза у него серо-зеленые, взгляд – открытый и обезоруживающий. Да, весьма привлекательный мужчина, подумала она.
Разве она может отказать ему в этой просьбе? Он был так добр к ней. Пусть даже эта девочка не ее дочь, но, если это способно доставить радость Тейту, она готова сыграть роль ее матери. Один раз.
Теперь она могла не только моргать единственным открытым глазом, но даже выразить свое согласие кивком головы. По сравнению с ее предшествующим состоянием это был значительный прогресс.
