Евгения Марлит - Златокудрая Эльза. Грабители золота. Две женщины
Она позволила сделать это. Но когда они направились к выходу, Елена вырвала руку у барона и воскликнула:
– Нет! Нет! Я не уеду так! Я хочу с ним проститься! Я хочу!..
Не пытаясь ее удержать, но голосом, которого она никогда еще у него не слышала, он сказал:
– Если вы станете прощаться с ним, у вас не хватит храбрости уехать, а если вы не уедете, я перестану быть вашим другом. Нет, – продолжал он тем же решительным тоном, в то время как она, остановившись, с изумлением смотрела на него, – я не могу быть другом женщины, которая осуждает себя и других на невыносимое существование!.. Моя преданность дает мне право так говорить с вами, а ваша привязанность ко мне должна заставить вас прислушаться к моим советам.
– Это правда, – сказала она, взяв себя в руки. Она побежала к бюро, которое уже служило ей в этот день для написания различных писем, схватила перо и, набросав несколько строк, запечатала конверт.
– Идите, барон, я следую за вами, – сказала она. Она в самом деле пошла за бароном, но при выходе обернулась к той комнате, где скрылся Морис и послала воздушный и последний поцелуй тому, кого она больше не должна была видеть.
Четверть часа спустя Морис вышел из комнаты в салон, где он оставил Елену. Он стал искать ее глазами и, не увидев, подумал, что она удалилась в свою спальню.
Он постучал туда, позвал ее; никто не ответил.
Он повернул ручку двери – Елены не было.
Девилль осмотрелся вокруг: ему показалось, что все находится в обычном порядке. Только его портрета, который он в самое счастливое время своей жизни, задолго до женитьбы, подарил графине, не оказалось на прежнем месте; он больше не висел над камином. Морис прикоснулся к стене и по пыльному квадрату понял, что этот портрет был поспешно снят со стены совсем недавно.
– О! – воскликнул он. – Она находила его таким похожим, говорила, что он ей очень нравится, а теперь убрала его с глаз и хочет так же избавиться от меня. Это жестоко!
Из спальни Елены он, все еще надеясь ее встретить, пошел в оранжерею, где она любила бывать.
Оранжерея была пуста; экзотический цветок, который Морис часто нюхал, был срезан.
Он побежал в прихожую. Как и в остальных покоях, Елены там не было.
– Наверное, она ушла, – сказал он себе, – она способна гулять, делать визиты, когда я страдаю…
Вдруг он испустил громкий крик, вспомнив приготовления к отъезду, поразившие его при входе в дом. Он вспомнил также, что Елена говорила о том, что должна скоро уехать. Неужели «скоро» означало сегодня?
– Но это же невозможно! – воскликнул он. – Елена не могла уехать, не попрощавшись со мной! Она не поступит так низко! Этого не может быть!
Он вернулся в салон, где состоялась его беседа с графиней, и позвонил. Никто не появился.
Дрожь пробежала по его телу: он почувствовал страх. Он снова стал дергать звонок. Наконец, пришла Жюли.
– Где ваша хозяйка? – крикнул Морис, едва увидел ее.
Она с изумлением посмотрела на него и сказала:
– Как, сударь, разве вы не знаете…
– Я ничего не знаю, говорите.
– Мадам уехала.
– Вы хотите сказать, что она отправилась на прогулку и вернется.
– Нет, сударь, графиня поехала путешествовать.
– Куда, в какую страну?
– Не знаю. Мадам мне не говорила.
– Вы меня обманываете! Если б ваша хозяйка уехала, вы бы ее сопровождали.
– Я не могла: мадам уезжала слишком поспешно. Я предложила госпоже графине сопровождать ее несколько дней и вернуться, когда она подыщет мне замену. Она ответила, что это ее не устраивает и что она найдет себе горничную в пути. Теперь мне остается только навести везде порядок и подождать нотариуса, которому я должна вручить ключи от особняка.
– А что же другие слуги? Позовите их, я хочу с ними поговорить.
– Господин барон распорядился за графиню; все слуги получили расчет и уже ушли.
– Не могла же она уйти пешком! По какой дороге она велела ехать кучеру?
– Мадам не произнесла ни слова. Она закрыла лицо густой вуалью и думаю, что она плакала. Барон де Ливри усадил ее в экипаж, сел сам и сказал кучеру: «Пока поезжайте прямо, потом я скажу, куда ехать».
– Ах, я должен найти ее! – воскликнул Морис, устремляясь к дверям.
Он нашел бы ее, если бы она была одна и барон не покровительствовал бы ее бегству. Женщина, воспитанная подобно графине де Брионн, неловко вышла бы из положения на улицах Парижа и на дорожных трактах. Когда она покидает свой дом, салон, экипаж, она чувствует себя довольно беспомощной и совершает столько оплошностей, выдающих ее, что неминуемо будет настигнута. Впрочем, какова бы ни была ее отвага, когда она вынуждена бежать, как графиня де Брионн, когда она оказывается одна, в чужом ей городе, разве не может она пасть духом, вернуться назад или же, неведомо для себя, подать какой–нибудь знак, который позволит обнаружить ее тому, кто ее ищет? «Я бегу от вас, но вы гонитесь за мной, – словно хочет сказать она, – поставьте мне в заслугу, что я от вас убегала, а себе – то, что вы меня настигли».
Благодаря барону, мужество Елены не подвергалось этому жестокому испытанию: он избавил ее от лишних мучений, способных толкнуть на новую слабость воли и, окружив бесконечными предосторожностями ее бегство, защитил свою приемную дочь от самой себя.
Весь вечер Морис провел в бегах по железнодорожным вокзалам. Он расспрашивал всех, кто, по его предположению, мог общаться с Еленой в день ее отъезда. Он повидался с виконтом, шевалье, мадемуазель де Брионн, нотариусом графини, но не мог добиться никаких сведений.
Больше он не знал, к кому обратиться, и медлил возвращаться домой. Отослав экипаж, он пошел по Парижу пешком. Он просто шел, чтобы куда–то идти, наугад, бесцельно… В это время он почти не любил Елену, он ненавидел ее за свои муки, но он отдал бы жизнь за то, чтобы увидеть ее хоть на минуту и крикнуть ей в лицо: «Твое поведение гнусно, я тебя ненавижу!»
Меньше всего он прощал ей то, что она его разлюбила. Безумец, он ей поверил!
Морис шагал по городу, непрестанно повторяя про себя: она меня не любит! Она никогда меня не любила!
Бессознательно он очутился перед особняком графини на улице Монсей. Там он инстинктивно остановился и посмотрел наверх. Все было закрыто, грустно и мрачно.
Вдруг он заметил свет, пробивающийся сквозь ставни. Он бросился к двери, но тотчас понял свою ошибку: это падал на стены отблеск уличного фонаря.
Долго он оставался возле дома, все еще надеясь, что он оживет, что ставни откроются, что подъедет карета и из нее появится Елена.
Настала ночь, огни лавчонок и кафе постепенно гасли. Все вокруг пустынно и безмолвно. Наконец, разбитый усталостью, обессиленный Морис поплелся домой.
