Индира Макдауэлл - Тадж-Махал. Роман о бессмертной любви
Пока она принимала душ, я попыталась зайти в Интернет. Wi-Fi в отеле, к моему изумлению, был, и я смогла проверить почту. Вот тут меня ожидал очередной сюрприз. Вся моя жизнь с момента выставки в Букингемском дворце оказалась сплошной цепью сюрпризов. Нет, я не против подарков судьбы, но предпочла бы получать хорошие подарки.
Амрита разрешила воспользоваться ее ноутбуком, однако, уже занеся палец над значком «войти» в свою рабочую почту, я замерла. Что если Арора держит под надзором не только мой телефон, но и почтовый ящик? Я выдам свое место проживания и подставлю Амриту.
Жаль, хотелось бы написать кому-нибудь и сообщить, что потеряла карточку и не могу вылететь. Я не могла надеяться только на Амриту.
И вдруг я вспомнила, что у меня есть еще один почтовый ящик, которым я пользуюсь крайне редко. Я завела этот адрес, чтобы общаться с Джоном. С трудом вспомнив пароль, я рискнула открыть ящик. Там обнаружилась куча спама и… письмо от медсестры Яны! Все верно, они считали адрес с тех документов, которые были со мной во время трагедии, а в той визитке я не Джейн Макгрегори, а Джил Грейс, телефон и электронный адрес в той визитке тоже другой, то есть вот этот.
Как же я не сообразила раньше?
Яна написала в тот день, когда мы встретились в клинике, то есть больше десяти дней назад. Прочитав письмо, я даже рассмеялась, попади письмо мне на глаза тогда, я решила бы, что Яна спятила. Теперь же все объяснялось…
Яна рассказывала, что у доктора Викрама Ратхора, несмотря на всю его гениальность, как доктора, и человеческую ценность, творятся странные вещи. А дальше описывала, как доктор Викрам Ратхор, отправив дежурных медсестер отдыхать, лично поменял документы двух пациенток. Она даже помнила, что фамилия одной из них была такой же, как у самого Викрама. Та, которая получила документы однофамилицы Ратхора, была обречена и на следующее утро умерла. А вторую срочно выписали, хотя ей еще стоило бы подлечиться.
Яна не понимала, что произошло, зато теперь понимала я – Викрам Ратхор действительно помог Амрите исчезнуть вполне легально, под ее именем была похоронена другая. Возможно, на Рован-роуд. Если вернусь в Лондон, непременно схожу, чтобы положить цветы к такой табличке.
Из ресторана принесли чапати с овощами, курицу-тандури и какие-то сладости, я не знала, как они называются. А еще несколько плошек с соусами.
Я вдруг поняла, как голодна. С трудом дождалась, когда Амрита выйдет из душа, чтобы сесть за стол. Но когда она появилась, я замерла от восхищения – удивительно красивая женщина, пожалуй, в своих лучших чертах внешности Раджив был похож на мать.
Амрита улыбнулась:
– Ешь, зачем ты меня ждешь?
Я уже научилась ловко обмакивать чапати в соус и подносить ко рту, не пролив ни капли. Но долго наслаждаться едой не получилось.
В Мумбаи главные запахи – смог и гниль. В Варанаси – запахи гари и смерти. В Мумбаи муссонные дожди вымывают грязь, ветры разгоняют вонь, и воздух хоть на время кажется чище. В Варанаси нет и этого. Любые перерывы в проливных дождях используются для разведения костров для покойников, которые и без того долго ждут своей очереди. А уж в хорошую погоду в небо поднимаются (или не поднимаются, а ползут на город) дымы от костров. Никакие благовония, ветки сандалового дерева и прочие ухищрения не способны перебить запах горящих тел.
Ветерок принес именно такой запах.
Одно дело читать или смотреть видео, совсем иное вдохнуть гарь от костей, кожи, волос и человеческого мяса самой. Заметив, что я осторожно принюхиваюсь, Амрита объяснила:
– Маникарника, главная гхата кремации, недалеко.
Кусочек проглоченной чапати удалось удержать внутри, но аппетит пропал мгновенно.
Амрита села напротив меня.
– Джейн, я хочу, чтобы ты осознала вот что: Варанаси – граница между этим миром и тем, между жизнью и смертью. И дело не в том, что индусы относятся к смерти иначе, чем христиане, мусульмане и многие другие верующие. Главное – здесь можно воочию увидеть разницу между душой и телом, между духовным и материальным. Такого ты не увидишь нигде на планете.
Она встала, взволнованно прошлась, насколько позволяли крошечные размеры номера, снова села, пальцы рук сложены в какую-то мудру.
– Здесь, в Варанаси, души, улетая в небеса, оставляют на Земле все бренное, земное, тягостное. Потому здесь так грязно, дымно, тяжело и светло одновременно.
Насчет «светло» я могла бы поспорить, белые постройки Варанаси были такими же серыми и ржавыми, как и в Мумбаи, как в Агре, как везде в Индии. Влажная жара не оставляла шансов на белизну даже для гранита Тадж-Махала, его то и дело чистили.
– Пойдем, я покажу тебе Варанаси.
Мне вовсе не хочется после стольких смертей и убийств изучать город мертвых.
– Покажу место моего погребального костра. Или боишься? – продолжает Амрита.
Ничего я не боюсь и поэтому соглашаюсь.
Стоит выйти на берег Ганга к так называемым гхатам – ступеням к воде, на которых копошится множество людей, как я понимаю, что Индии не знаю вовсе. Даже после экскурсии, устроенной Радживом, не знаю. Честно говоря, и не испытываю желания узнать.
Амрита кого-то приветствует, складывая ладони, в ответ приветствуют ее. Мне приходится следовать ее примеру. Люди доброжелательны, они даже улыбаются. Как можно улыбаться, если рядом столько смертей?
Мы проходим мимо огромных дровяных складов – корявые сучья сложены ровными стопками. Костры требуют дров, потому их доставляют сюда со всей округи и не только и вот так складывают. Идет торг, хотя торговаться здесь не принято, цена установлена, похоже, четкая.
Это действительно одно из мест силы на Земле. Меня охватывает странная смесь умиротворения и беспокойства. Амрита коротко объясняет:
– Здесь понимаешь, что смерть – это не страшно, а жизнь вечна, и одновременно начинаешь оглядываться, так ли прожила то, что уже удалось. Перед Вечностью нельзя ни суетиться, ни оставаться равнодушной.
Мы действительно проходим недалеко, встречая по пути несколько процессий с завернутыми в полотна трупами, которые индусов не только не пугают, но и не беспокоят вообще.
– Маникарника – главный гхат, где сжигают переходящих в иной мир. Есть еще Харшичандра и другие, но этот самый большой.
Площадки ступеней действительно большие. На них костры – от трех до восьми. Есть большие костры – они подальше друг от друга, есть совсем маленькие, из которых торчат несгоревшие ноги – у кого на сколько дров хватает денег.
Спокойно расхаживают крепкие суровые мужчины – это каста Дом, неприкасаемые, которые выполняют самую грязную работу, в том числе и такую – сжигать трупы. На ступенях совсем рядом с догорающими родственниками сидят мужчины, среди них довольно много бритых наголо.
