Нора Робертс - Покорение Сюзанны
Коко достаточно восстановила самообладание, чтобы снова прислониться к стене.
— Я вглядывалась в хрустальный шар и медитировала. Так успокаивает, особенно после вечера в компании тети Коллин…
Затем прервалась, стиснув зубы.
— В общем, как только я сосредоточилась, помыслы и облик Бьянки заполнили мою голову.
— Ничего удивительного, — вставила Сюзанна. — Бьянка занимает все наши умы.
— Но видение было очень мощным, дорогая. Очень ясным. Такая глубокая печаль. Веришь ли, слезы на глаза навернулись.
Коко вытащила носовой платок из халата.
— И тут внезапно подумала о тебе, и твой образ стал настолько же мощным и ясным. Узы между тобой и Бьянкой несомненны. Совершенно очевидно, что должна существовать какая-то причина для такой связи, и, поразмыслив, я пришла к выводу, что это из-за Холта Брэдфорда.
Теперь глаза Коко сияли восторгом первооткрывателя:
— Понимаешь, поговорив с ним, ты перекинула мостик между Кристианом и Бьянкой.
— Вряд ли нашу беседу с Холтом можно назвать мостиком к кому бы то ни было.
— Нет, Сюзанна, ключ в нем. Сомневаюсь, что он осознает, какую информацию мог бы обнаружить, но без него мы не сможем сделать следующий шаг. Вот в этом я точно уверена.
Беспокойно шевельнув плечами, Сюзанна тоже прислонилась к стене.
— Осознает он или нет, Холта это не интересует.
— Значит, ты должна переубедить упрямца.
Коко сжала руку Сюзанны.
— Мы нуждаемся в нем. Пока не найдем изумруды, ни один из нас не будет чувствовать себя в полной безопасности. Полиция не в состоянии арестовать какого-то несчастного вора, и мы не знаем, что преступник предпримет в следующий раз. Холт — наша единственная ниточка к возлюбленному Бьянки.
— Знаю.
— Тогда тебе придется еще раз увидеться с ним. И побеседовать.
Сюзанна взглянула на скрывающиеся в сумраке утесы.
— Ладно, уговорила.
Я верил, что она вернется. Пусть это неблагоразумно, пусть неправильно, но ждал ее каждый день. Однако проходили недели, а она не приходила на утесы.
Я ловил себя на том, что смотрю на пики Башен, тоскуя по ней так, как не имел никакого права тосковать по жене другого мужчины. Но когда она появилась — волосы пылали, словно угасающее пламя, а на губах светилась легкая застенчивая улыбка, — ощутил неведомое доселе счастье.
Вначале наши беседы были церемонными и сдержанными. Погода, глупые деревенские сплетни, искусство и литература. Но через какое-то время она стала вести себя со мной более непринужденно, рассказывала о своих детях, и через нее я узнавал их. Маленькая Коллин обожает наряжаться и мечтает о пони. Юный Этан любит командовать и искать приключения на свою голову. А малыш Шон еще только учится ползать.
Не требовалось какого-либо особенного понимания, чтобы осознать, что дети составляли суть ее жизни. Она редко упоминала приемы, мюзиклы, светские мероприятия, которые, я знал, посещала почти каждый вечер. И никогда не говорила о мужчине, за которого вышла замуж.
Признаюсь, я немало размышлял о нем. Конечно, всем было известно, что Фергус Калхоун — честолюбивый и богатый человек, сумевший превратить несколько долларов в целую империю. В деловом мире он вызывал и уважение, и страх. Но для меня это ничего не значило.
Этот конкретный мужчина полностью завладел моими мыслями. Мужчина, имеющий право называть ее женой. Мужчина, ласкающий ее ночью. Мужчина, осязающий шелк ее кожи и смакующий вкус ее рта. Мужчина, познавший ее чувства и содрогания под ним в темноте.
Я уже влюбился в нее. Возможно, в тот момент, когда увидел, как она бредет с ребенком через дикие розы.
Для сохранения здравого рассудка было бы лучше выбрать для рисования какое-то другое место. Но я не мог. Прекрасно понимая, что самое большее, на что могу рассчитывать — несколько часов беседы, упорно возвращался на утесы. Снова и снова.
Она согласилась позировать мне. И я взглядом художника увидел внутренний мир этой женщины. За красотой, самообладанием и материнскими заботами скрывалась отчаянно несчастная душа. Хотелось обнять ее и потребовать признаться, что так часто омрачает эти глаза. Но я только рисовал ее. Не смея позволить себе что-то большее.
Никогда не обладал терпением и особенным благородством. И все же рядом с ней находил в себе и то, и другое. Она изменила меня, не дотронувшись и пальцем. Все полностью переменилось после того лета… слишком короткого лета, когда она пришла посидеть на камнях и полюбоваться морем.
Даже теперь, спустя целую жизнь, могу пойти к тем утесам и увидеть ее. Могу обонять море, которое всегда остается таким же, и поймать шлейф ее духов. Достаточно просто сорвать дикую розу, чтобы вспомнить огненный цвет ее волос. Закрыв глаза, услышать ропот воды внизу и ее голос, столь же ясный и столь же нежный, словно мы разговаривали только вчера.
Все напоминает о прошедших днях, о том первом лете, когда она стояла так близко, что можно коснуться рукой, и была такой же далекой, как луна.
— Утром мы покидаем Башни, — сказала она, не глядя на меня. — Дети не хотят уезжать.
— А вы?
Слабая улыбка тронула ее губы, но не глаза.
— Иногда интересно, жила ли я прежде. Служил ли моим домом подобный остров. Когда я впервые приехала сюда, у меня сложилось впечатление, будто я ждала, что снова увижу все это. Я буду тосковать по морю.
Возможно, это было только мое воображение, но, когда Бьянка посмотрела на меня, я ощутил, что она будет тосковать и по мне тоже. Потом она отвела взгляд и вздохнула.
— Нью-Йорк совсем другой, слишком шумный и суматошный. Стоя здесь, трудно представить, что существует такой город. Вы останетесь на зиму на острове?
Я подумал о холоде, о простирающихся впереди одиноких месяцах и проклял судьбу за насмешку над своим неисполнимым желанием.
— Мои замыслы меняются вместе с настроением.
Я произнес это легко, стараясь голосом не выдать горечь.
— Завидую вашей свободе.
Она повернулась и направилась туда, где на мольберте стоял ее почти законченный портрет.
— И вашему таланту. Вы изобразили меня гораздо значительней, чем я есть на самом деле.
— Увы, это не так.
Пришлось сжать руки в кулаки, чтобы сдержать порыв коснуться ее.
— Кое-что невозможно отобразить красками на холсте.
