Тереза Вейр - Игрушка богатого человека
Руки Нэша замерли над клавиатурой.
— И что дальше?
— Похоже, у нее прямо-таки склонность ко всяким падениям и травмам. Несколько лет назад сломала руку. Потом было сотрясение мозга.
Нэш это напечатал.
— Она выросла на маленькой ферме в Висконсине. Всего двести акров [11]. Можно сказать, негде присесть пописать.
— Ну, это отчасти объясняет, чем ее так привлек Донован Айви, — заметил Нэш, занося данные в компьютер.
— Все связи с семьей оборваны.
— Теперь она стала важной птицей, что ей какие-то фермеры, — проворчал Нэш, вспомнив, с какой легкостью она повернулась к нему спиной в отеле “Ренессанс”.
— Может быть. — Мейсон помолчал. — Никаких друзей. Никого.
— Что еще?
— Это все.
— Все?
— Извини, но больше ничего наскрести не удалось.
— Ты же частный сыщик!
— А это значит, что в отличие от тебя я ничего не придумываю. А теперь как насчет приличных билетов на “Черных ястребов”?
— Ты не заслуживаешь никаких билетов! — возмутился Нэш.
— А ты не заслуживаешь такого друга, как я! — заорал Мейсон. — Вспомни, кто дал тебе наводку на самозваного проповедника, который выкачивал деньги из старушек? А как насчет бомбы, заложенной на мосту?
— Ты разбиваешь мне сердце.
— Ты бы его сначала заимел!
— Пошел к черту! — огрызнулся Нэш.
— Помни, я тебя знал, еще когда ты был жалким бродягой.
— А я и сейчас бродяга. Когда я был маленьким и мать спрашивала меня, кем я хочу стать, когда вырасту, я отвечал: “Цыганом”.
Мейсон громко засмеялся:
— Ты ненормальный.
— Да ладно, не бери в голову.
— Угу. Ты тоже.
Нэш повесил трубку и сделал для себя пометку достать четыре билета на “Черных ястребов”. Потом он откинулся на вращающемся стуле, сцепил руки за головой и уставился в потолок.
Что ему нужно, так это подлинное фото. И невыдуманная история.
Что ему нужно, так это посидеть в засаде.
Нэш никогда раньше не сидел в засаде. Оказалось, что это именно то, чего он ожидал, — скука смертная.
Он припарковался примерно в квартале вверх по улице наискосок от дома Айви, от души надеясь, что его автомобиль не привлечет к себе слишком много внимания. Мало кто из обитателей Золотого побережья мог похвастаться таким редкостным экземпляром, как его “Форд” 76-го года выпуска. Музейная вещь!
Дом и окружающий его громадный участок выглядели в точности как на фотографии, найденной им в библиотеке. Правда, насколько он мог судить, никаких доберманов на территории не было.
А чему удивляться? Животные гадят, с ними много возни. Такие люди, как супруги Айви, не захотят обзаводиться животными — даже сторожевой собакой. Впрочем, есть у них собака или нет, это не имело значения. Нэш все равно не собирался проникать на территорию поместья. Вот уж что ему меньше всего нужно, так это арест за незаконное вторжение в частные владения. Нет, он ждал, что кто-то придет или выйдет, но, похоже, только даром тратил время. Этой ночью опять ничего не случится, как и вчерашней. И позавчерашней.
Было уже за полночь. Несколько часов назад у него на глазах любящие супруги вместе покинули дом, а потом вернулись — тоже вместе. Сейчас они, наверное, наверху — занимаются этим. Почему-то мысль о Саре в объятиях Донована Айви покоробила Нэша. Ему даже не хотелось вникать, с какой стати эта мысль показалась ему такой неприятной.
Ему-то что за дело? Для него все это ровным счетом ничего не значит.
Нэш отодвинул назад сиденье, чтобы ногам было посвободнее, обхватил себя руками, откинулся затылком на спинку и закрыл глаза.
* * *Сара Айви сидела на полу в ванной, закрыв глаза и привалившись затылком к стене. Рядом с ней стояла почти пустая бутылка марочного виски двенадцатилетней выдержки. На Саре все еще было белое вечернее платье с бисерной отделкой, бриллиантовые сережки-слезки и такое же ожерелье.
Из спальни до нее доносилось ровное, размеренное дыхание Донована. Он спал. Он всегда глубоко засыпал, “застолбив на ней свой участок”, как он выражался.
Надо принять душ. Смыть его с себя. Да, надо попытаться смыть его с себя. Но она знала, что легче ей не станет.
“Не смей себя жалеть. Не смей себя жалеть”. Но она жалела себя. Ужасно жалела. “Я жалею. Ты жалеешь. Все мы жалеем…” Сара облизнула губы и почувствовала вкус помады. И вкус Донована. Она все еще слышала запах его лосьона для бритья. Его пота.
Шлюха. Она чувствовала себя шлюхой. Сара еще несколько минут просидела на полу. Потом, двигаясь с чрезвычайной осторожностью, она поднялась на ноги. Плитки пола холодили ее босые ступни. Ни белья, ни чулок. Об этом позаботился Донован.
“Неужели дело того стоит? Спать с таким человеком, как Донован Айви, в обмен на безбедную жизнь?”
Нет, нет, дело того не стоит. Две мысли прочно поселились у нее в голове.
Она ненавидит себя — раз.
Ей надо отсюда выбраться — два.
Сара поднесла бутылку к губам, допила виски, затем осторожно поставила пустую бутылку на мраморную туалетную полку. Она взглянула на свое отражение в зеркале. На размазанную по лицу губную помаду. На темные круги под глазами.
“Я тебя ненавижу”.
Она слишком сильно наклонилась вперед и потеряла равновесие — схватилась за мраморный край полки и при этом опрокинула флакон одеколона.
Он не разбился. Сара не понимала, как это могло случиться. Он должен был разбиться, рассыпаться на миллион крошечных осколков.
Донован.
Она прислушалась. Вдруг шум его разбудил?
Но все было тихо. Только из спальни доносилось ровное, размеренное дыхание.
Сара перевела дух, поставила флакон на место и вышла из ванной в спальню, где Донован спал, растянувшись лицом вниз на постели. Голый.
Донован очень гордился своим телом. Он был одержим своим телом, накачивал мускулы каждый день.
Он что-то пробормотал, покрепче стиснул подушку и затих. Сара долго смотрела на него, бессильно уронив руки.
Ей хотелось, чтобы он умер.
Нет, ей самой хотелось умереть.
С удивительной ясностью, которая иногда накатывала на нее, когда она была сильно пьяна, Сара вдруг поняла, что ей надо делать.
Такого спокойствия, такой уверенности она не чувствовала вот уже много лет. Она вытащила из ушей бриллиантовые серьги и бросила их на пол. Они упали на ковер с едва слышным мягким стуком. За ними последовало ожерелье. Потом она повернулась и вышла из комнаты. Спустилась вниз по лестнице. Отключила сигнализацию, отперла парадную дверь и вышла на крыльцо.
Лай. Где-то лаяла собака.
Это был не грозный лай сторожевого пса, готового вцепиться в горло чужаку, а брехливый, вздорный, действующий на нервы лай домашней собачки — лишь бы пошуметь.
