Элеонора Мандалян - Крапленая (СИ)
- Кем желаете стать, мадемуазель? Француженкой, филиппинкой, турчанкой, американкой? – Используя висевшую на поясе связку ключей, Спец отпер один из ящиков и, выдвинул его до основания. Явно рисуясь перед молоденькой клиенткой, он, словно по клавишам рояля, звучно прошелся ногтем по разноцветным корешкам паспортов.
- Вы еще предложите мне стать индианкой или арабкой, - фыркнула Катя. И добавила с достоинством: – Французское гражданство на имя Katrine Grillon.
Она не случайно выбрала себе такую фамилию. Одним из значений слова grillon было «кузнечик».
- Нет проблем. Присядьте. Я мигом.
Спец устроился за письменным столом, заставленным какими-то мудреными приспособлениями, и, несмотря на данное обещание, не слишком спешил. Впрочем, Катя его не торопила, понимая, что в столь деликатных делах спешка не лучший товарищ.
- Сколько нам лет? – осведомился он, не поднимая головы.
- Двадцать три, - не задумываясь, ответила Катя. – Месяц и день – на ваше усмотрение.
- Вы уже решили, какую из трех фотографий будем прикреплять?
- Без разницы. Поскольку они мне нужны все.
Он оторвался от работы и вопросительно поднял бровь:
- Не понял.
- Те, что останутся, прикрепите на другие паспорта, которые у меня при себе.
Теперь он поднял и вторую бровь.
- Вы собираетесь иметь несколько паспортов?
- Совершенно верно.
- Мадемуазель, вы меня интригуете. Уж не шпионка ли вы международного класса? А может серийный убийца?
- Будь я шпионкой, мне не было бы нужды прибегать к вашим услугам. А если будете докучать мне своим любопытством, можете стать очередной жертвой «серийного убийцы».
- Не кипятитесь, уважаемая Кэтрин Григ. Это действительно не мое дело. Я просто, по ходу дела, болтал с вами, чтоб вы не скучали. Но дополнительные документы будут стоить вам дополнительной платы.
- Не беспокойтесь. Я это понимаю.
Больше они не разговаривали. Спец трудился молча.
Наконец, он вручил Кате ее новый французский паспорт. Она внимательно изучила вписанные в него данные и долго разглядывала фотографию, оставшись ею довольна. Затем протянула ему имевшиеся при ней паспорта:
- Вот. Замените в них фотографии.
Раскрыв оба паспорта – настоящий, на имя Погодиной Екатерины, и фальшивый, на имя Черновой Галины, Спец положил их перед собой, вгляделся в фотографии, сверяя их с оригиналом. Напряжение исчезло с его лица. Он понимающе улыбнулся и, кивнув головой, склонился над верстаком с прессовальной машиной. Катя скрежетала зубами от злости, перебирая в уме варианты, как можно было бы избавиться от этого наглого типа – уходя, поджечь дом, застрелить, подсыпать яду. Как на зло у нее не было при себе ни пистолета, ни яда, ни даже спичек.
Да, ей могли пригодиться все эти паспорта. С Погодиной Екатериной были связаны счета в банке и выкупленная московская квартира, которую она вовсе не собиралась терять. А Чернова Галина ей очень даже понадобится при осуществлении задуманного. Щедро расплатившись с подпольным мастером и благосклонно сохранив ему жизнь, она покинула его душное логово, спеша поскорее очутиться на свежем воздухе.
Вот теперь Катя-Кэтрин-Галина была полностью готова начать ту жизнь, к которой так неистово, так отчаянно стремилась.
Все это время у подъезда дома ее ждало такси. Она попросила водителя отвезти ее на Монпарнас, к отелю «Литтре» и, не выходя из машины, отправила его узнать, есть ли там свободные номера. Конечно, можно было из клиники зарезервировать себе гостиницу ко дню выписки, но Кате следовало быть осторожной и осмотрительной во всем, аккуратно сжигая за собой мосты. Так, чтобы если кто-нибудь вознамерится идти по ее следу, он всякий раз терял бы этот след.
Водитель вернулся с портье, катившим впереди себя бронзовую тележку для чемоданов. Через четверть часа она уже входила в свой шикарный двухкомнатный номер. Прикрыв за собой дверь, Катя упала навзничь на широкую кровать, раскинула руки и блаженно зажмурилась. Настал, наконец, тот момент, когда можно было подвести жирную черту под прошлой жизнью, отныне более не существовавшей – она искренне в это верила. Ее многоступенчатый план был блестяще реализован, нигде не дав сбоя. Она превратилась в другого человека. В другую женщину! С новым именем, с новыми документами, с новым телом и лицом и с вполне приличными средствами к существованию.
Не открывая глаз, Катя начала медленно раздеваться. Ей хотелось сорвать с себя разом всю одежду, но вещи, которые она теперь будет носить, слишком дорого стоили, чтобы позволить себе такое. Поэтому она осторожно расстегнула перламутровые пуговочки на тонкой кашмировой блузке, стянула с себя узкую юбку, а затем и нижнее белье. Полностью обнажившись, она подошла к большому зеркалу в золоченой раме и приступила к изучению своих новых «владений». Последний раз она производила подобную «инвентаризацию» в Москве. То было скорбное занятие, порождавшее одно лишь желание - удавиться. Сейчас это было нечто совсем иное – триумфально-апофеозное шествие по самой себе. Ей безумно хотелось сделать это еще в клинике. Но там она не чувствовала себя уединенно. В любую минуту в палату могла зайти медсестра или доктор и испортить пиршество души. Теперь же можно было предаваться самосозерцанию хоть сутки напролет, не боясь, что ее побеспокоят.
«Итак, приступим! - сказала себе Катя, поближе придвигаясь к зеркалу. – Сколько тебе лет, прекрасная незнакомка?»
Она правильно выбрала возраст для документов. Двадцать три и ни годом больше! Идеально гладкая кожа. Ни единой морщинки на лице, ни одного грамма жира на теле. В естественном виде она была шатенкой, этакой серой мышью. Сейчас волосы ее приобрели цвет подсолнуха, с темными подпалинами в глубине. Послушные и блестящие, они обрамляли лицо крупными локонами, как лепестками. Брови, искусно выщипанные, изгибались изящными дугами. Ее извечное позорище нос теперь был прямым, почти классическим. Она долго разглядывала его, ища швы или изъяны. Но над ним хорошо потрудились.
Катя откинула назад волосы – таким величественным жестом и с таким торжествующим видом, будто это были не волосы, а театральный занавес. За месяцы, проведенные в клинике, она щупала свои уши, навер-ное, сотни, если не тысячи раз. Даже просыпаясь среди ночи, тянула руку к голове, чтобы еще и еще раз удостовериться, что это не сон. Уши ее больше не торчали в разные стороны, как ручки у сахарницы. Теперь они скромно лежали параллельно вискам, почти касаясь черепа. Можно было безбоязненно открывать их, украшать экстравагантными серьгами делать любые прически.
