Карен Робардс - Однажды летом
В доме были все те же две крохотные спальни и подобие ванной. Джонни заглянул во все комнатенки. Интересно, жив ли еще тот широкий матрац, на котором спали, постелив на пол, он, Бак и Грейди? Сью Энн, их единственной сестре, выделяли отдельную кушетку. Родители располагались на ночь — в другой комнате, пока мать не сбежала в Чикаго с каким-то парнем. После этого отец стал таскать в некогда супружескую постель всех шлюх, какие только подворачивались под руку. Иногда кому-то из ребят — чаще всего Баку — тоже перепадало их трахнуть.
Дома.
Он вернулся в гостиную и выключил телевизор.
— Пошел к черту! — рявкнул отец, и лицо его исказилось от злости. Поставив бутылку с пивом на пол, он развалился на диване.
— Как живешь, отец? — Джонни присел на край дивана, освободившийся после того, как Вилли убрал оттуда босые ноги, и, когда отец предпринял попытку вновь включить телевизор, легко перехватил его руку.
В нос ему пахнуло перегаром и зловонием, исходившим от старика.
— Черт бы тебя побрал, отпусти мою руку! — Вилли дернулся, пытаясь высвободиться, но безуспешно. Джонни улыбнулся и крепче сжал запястье. Не до боли, но лишь в порядке предупреждения. Времена изменились, и он уже не был тем мальчишкой, который мог стерпеть от отца и зуботычину, и удар под дых.
— Ты теперь один здесь живешь?
— Твое какое дело? Будь уверен, тебе уж не удастся сюда вселиться!
За десять лет разлуки Вилли не написал сыну ни строчки, не навестил в тюрьме, не позвонил, и тем не менее Джонни все простил отцу и искренне надеялся, что отец обрадуется встрече.
— Я и не собираюсь вселяться. У меня квартира в городе. Я просто приехал проведать тебя, узнать, как ты себя чувствуешь.
— До того как ты заявился, я себя чувствовал гораздо лучше.
Ничто не изменилось. Черт возьми, неужели так ничто и никогда не изменится в этом городе?
— Слышал что-нибудь о Баке или Сью Энн?
Вилли фыркнул:
— Я что, собираю сплетни, как эти чертовы Уолтонсы? Нет, ничего о них не слышал. Да и не хочу слышать. Так же как о тебе.
Его слова больно ранили. Так не должно было быть, но так случилось.
Джонни уже подумывал о том, чтобы встать и уйти, покинув этот дом навсегда. Чтобы никогда уже не видеть этого старого упрямца. Но он не мог себе этого позволить. Тюрьма научила его ценить людей, человеческие отношения. И родственные связи. Терять их Джонни не хотел.
— Послушай, отец, — тихо произнес он. — Ты ненавидишь меня, я ненавижу тебя, верно? Так было всегда. Но так быть не должно. Мы можем все изменить. В мире слишком много одиноких людей. Ты что, хочешь умереть в одиночестве, чтобы никто не всплакнул на твоих похоронах? Черт возьми, я этого не хочу! Мы же семья, старик. Родная кровь. Неужели ты этого не понимаешь?
Отец с минуту сидел, уставившись на него. Потом потянулся к бутылке с пивом. Глядя на него, Джонни почувствовал, как болезненно распирает его от зарождающейся надежды. Может быть, чем черт не шутит, им и удастся начать все сначала.
Вилли отставил бутылку и утер рот тыльной стороной ладони.
— Смотри-ка, как ты разнюнился в тюрьме. Надорвался, поди, на работенке-то, прямо сопливой бабой стал. Ладно, некогда мне тут с тобой. Убирайся из моего дома.
На мгновение у Джонни возникло непреодолимое желание вмазать кулаком по наглой физиономии. С трудом совладав с собой, он отпустил костлявую руку отца, которую держал все это время, и поднялся.
— Гореть тебе в аду, старик, — безучастно произнес он, развернулся и вышел.
Грохот захлопнувшейся за ним двери был единственным ответом, который он получил.
Выйдя во двор, Джонни завернул за угол дома, направившись к сараю. Все такой же покосившийся, он стоял на месте. Судя по видневшемуся в окошках сену и доносившимся оттуда звукам, сарай теперь использовали как курятник.
Пригнувшись, Джонни вошел в низенькую дверь.
Вот он здесь. Джонни глазам своим не верил. Загаженный куриным пометом, с изъеденными шинами и дырявым виниловым сиденьем, из которого торчали плюшевые внутренности, но все-таки стоял на том же самом месте, возле стенки, где Джонни его оставил, мотоцикл.
«Ямаха-750» — вишневый, с серебристой отделкой, купленный на его собственные деньги, заработанные честным трудом. Господи, как же он гордился им и лелеял, словно любимую девушку. Когда пришли его арестовывать, Джонни загнал мотоцикл в сарай, едва ли предполагая, что пройдет почти одиннадцать лет, прежде чем он сможет вывести его оттуда. Похоже, за все эти годы к мотоциклу никто не прикасался, разве что куры.
Собственно, мотоцикл был в рабочем состоянии. Заменить шины, ну, еще отрегулировать двигатель — и можно будет гонять на нем, как прежде. Тогда уж не придется топать пешком или зависеть от Рейчел Грант. У него будут свои колеса.
Что ни говори, а колеса придавали человеку уверенности. Без них мужчине особенно трудно чувствовать себя мужчиной.
Злобное рычание, раздавшееся у него за спиной, заставило Джонни отвлечься от мыслей о мотоцикле. На пороге сарая стояла собака — огромная, с мощными лапами, вздыбленной шерстью и раскрытой пастью.
На улице уже сгустились сумерки, и в сарае было тем более темно. Слабый лунный свет вычерчивал силуэт собаки. Голодная дворняга, каких немало в округе, отличающаяся разве что огромными размерами. От недоедания готовая броситься и растерзать кого угодно.
У них в доме всегда жили собаки, подобные этой. Большие, безобразные, злющие — и неудивительно. Вилли бил их, дразнил, держал на цепи, морил голодом, вырабатывая в животных злость. И они становились свирепыми, под стать своему хозяину.
Только эта собака была не на привязи.
Рычание становилось все более угрожающим. Собака опустила голову. Джонни почувствовал, как напряглись его мышцы в ожидании атаки. Огляделся вокруг в поисках подходящего орудия — палки, чего угодно, — чтобы можно было отразить бросок псины.
Но собака не нападала. Издав очередной рык, она подняла голову и, казалось, начала принюхиваться. Где-то рядом всполошилась курица, но псина и ухом не повела. Внимание ее было приковано к Джонни.
Удивленный таким поведением животного, Джонни пристальнее вгляделся в него — рыжеватая шкура, знакомая форма головы и ушей, длинный толстый хвост — и ужаснулся собственной догадке.
Собака тихонько завыла.
— Волк? — Невероятно. Когда Джонни арестовали, его собаке было четыре года. Выходит, сейчас ей пятнадцать. Трудно было поверить, что дворняга прожила столько лет в исключительно суровых условиях. — Волк, это ты?
Он любил этого пса, черт побери.
Щенок был из помета приблудной суки, которая поселилась в заброшенном амбаре в поле неподалеку от их дома. Днем вместе с братьями и дружками Джонни кидал камнями в собаку и ее выводок, но по ночам тайком таскал ей из дома объедки. Сука относилась к нему настороженно, но щенки, особенно самый большой, принимали за своего. Им было уже семь недель от роду, когда Джонни нашел однажды на дороге их мертвую мать. Не зная, что делать со щенками, он отнес их домой, не представляя, какую ошибку совершает. Отец тут же запихнул четверых беспомощных детенышей в грузовик и увез бог знает куда. Пятого щенка, Волка, который был крупнее своих собратьев, Вилли разрешил оставить, усмотрев в нем задатки хорошего сторожевого пса. Несмотря на протесты Джонни, Вилли тут же посадил Волка на цепь и занялся его воспитанием. Джонни пытался защитить своего любимца, но отцу все-таки удалось сделать из него сущего дьявола. Впрочем, Джонни оставался единственным человеком, который вызывал у Волка доверие.
