Татьяна Устинова - Всегда говори «Всегда» – 4
– Как вам не стыдно! – послышался возмущенный возглас бабки с соседней скамейки. – Дети на вас смотрят!
– А таким не стыдно! – скандально заявила мамаша с коляской. – Она уже стыд пропила!
– И молодую спаивает! – подключился мужской фальцет.
– Да молодые сами хороши!
– Пойдем ко мне, – бросив банку в урну, предложила Надежда. – А то заклюют.
– Не фиг делать, – согласилась Слава. – Пойдем.
И, показав почтенной публике средний палец, направилась за новоявленной подругой.
– Скоро будем обедать, – сказала Ольга Сергею, когда он вышел из кабинета.
Барышев молча подошел к столу и взял утреннюю газету. С первой полосы улыбался Леонид Сергеевич в траурной рамке.
Сергей пару секунд подержал газету в руке и убрал ее в шкаф портретом вниз, словно протестуя против некролога и черного обрамления родного лица.
– Сережа, а когда…
– Завтра, – отрезал он.
Ольга хотела спросить насчет обеда, но он ответил про похороны.
Ну, конечно же, о чем еще он может размышлять с таким лицом…
– Как ты думаешь, Сереж… Может быть, не надо брать детей на похороны?
Он посмотрел на нее так, будто она попросила разрешения не надевать траур и включить веселую музыку.
– Как хочешь. Но это их дедушка.
«Я виноват. Ты можешь ни во что не ставить мои слова», – явственно показал он своим тоном.
Но она вовсе не собиралась ставить условия. Она… за детей боялась.
– Мы бы потом сходили с ними на кладбище. А завтра будет очень тяжело, я переживаю, как они это перенесут!
– Делай, что считаешь нужным, – с каменным лицом ответил Сергей и вышел из комнаты. Через пару секунд хлопнула входная дверь.
А может, он не себя перед ней считает виноватым, а ее – в смерти отца?
Господи, как тяжело от этой недоговоренности и невозможности прямо, как раньше, спросить: «Скажи, что мне сделать, чтобы тебе стало легче?»
Вернее, спросить-то можно… Только ответ будет с учетом вины за измену, а значит, опять: «Делай так, как считаешь нужным»…
Ольга заметила на столе конверт, взяла, чтобы посмотреть адресата. Письмо предназначалось Леониду Сергеевичу.
В комнату зашла Машка с несчастным, заплаканным лицом – наверное, Костик все-таки объяснил ей, что «дедушка на небе». У Костика был опыт потери – его мать погибла несколько лет назад.
– Мам, куда папа опять уехал? – отчего-то шепотом спросила дочь.
– По делам.
– А мы не будем есть?
– Кто тебе сказал? Марш руки мыть!
– Угу. А это кому письмо?
– Дедушке.
Машка посмотрела на нее удивленно, словно хотела спросить – разве тому, кто умер, могут писать письма?
– А от кого?
– От Терентьевой Зинаиды Михайловны, – прочитала имя на конверте Ольга.
Маша взяла письмо, будто желая убедиться, что дедушки нет, а Зинаида Михайловна все еще хочет ему что-то сказать…
– Мы будем его читать?
– Нет. Это же не нам письмо.
Ольга убрала конверт в шкаф, к газете с портретом в траурной рамке, а когда обернулась – Маши в комнате уже не было.
Ольге показалось, что она должна еще что-то сделать… Что-то важное, правильное и нужное. Она позвонила Наде, но та, как всегда, не ответила… Ольга увидела свое бледное, осунувшееся отражение в зеркале на стене и вдруг поняла – зеркала! В доме, где кто-то умер, надо занавесить все зеркала.
Она бросилась к шкафу и стала доставать из него простыни, полотенца, скатерти… И вдруг вспомнила – у Леонида Сергеевича только одно зеркало. Вот это – старое, в бронзовой раме.
Ольга села на стул и горько, навзрыд заплакала, уткнувшись в какую-то скатерть, пахнущую стиральным порошком. Первый раз после смерти Леонида Сергеевича заплакала – потому что только сейчас вдруг до конца осознала – папа умер, завтра его похоронят, и он никогда, никогда больше не спросит ее так, чтобы никто не слышал: «Оленька, ты счастлива?»
Несмотря на пыль, разбросанные вещи и немытые полы, квартира вызвала у Славы восхищение.
Она обошла все комнаты, ощупывая дорогие безделушки на полках, бесцеремонно разглядывая мебель и плазменную панель.
– Здорово! Хорошо живешь!
– Угу, – усмехнулась Надежда. – Обзавидуешься.
Она ходила с пакетом за гостьей, размышляя – прервать этот музейный осмотр или наплевать, пусть смотрит…
Ярослава остановилась перед фотографией на стене, где Димка и Надя улыбались меж заснеженных еловых лап.
– А это кто? – пренебрежительно спросила она, ткнув пальцем с синим облезшим лаком в Грозовского. – Муж или так, встречаетесь? Красавчик. – Слава наморщила нос, посмотрела на Надю и постучала пальцем по Димке. – Я таким не доверяю!
– Не твое дело, – отрезала Надя. – Не лезь в мою жизнь. Я же в твою не лезу…
– Ничего себе, не лезешь, – посмеиваясь, Слава пошла на кухню, – чуть всех моих френдов не поубивала. – Ее слова донеслись уже из коридора. – Слушай, я поживу у тебя пару дней! А то есть так хочется, что даже переночевать негде…
Надя достала кошелек из сумки и сдачу с пяти тысяч вернула в шкатулку. До конца месяца оставалось… Она попыталась пересчитать деньги, но руки тряслись, и она сбилась. Хватит, решила Надя, если водку вместо виски покупать.
Она подровняла стопочку купюр, постукивая ею о стену, положила в шкатулку, а шкатулку вдруг по какому-то наитию поставила не в сервант, а спрятала за батарею.
«Не забыть бы», – мелькнула мысль.
Она ощутила какое-то движение в коридоре, обернулась, но в дверном проеме никого не было.
Главное – не забыть, повторила она себе и пошла на кухню.
Из детской осторожно выглянул Димка.
– Мам! – жалобно позвал он.
– Держи! – Надя отдала ему пакет пряников, два йогурта и поцеловала в горячие мокрые щеки. – Посиди пока у себя, я что-нибудь приготовлю.
Димка кивнул и шмыгнул за дверь, как затравленный маленький зверек.
На кухне Слава рассматривала содержимое холодильника, где стояла лишь бутылка с остатками кетчупа. Надя, оттеснив гостью плечом, стала доставать из пакета продукты и заполнять холодильник.
Если ты решила, что я алкашка, то вот тебе, вот… Последним аккордом к этому «вот» стали ананас и индейка.
– А ты борщ любишь, Надь? – заискивающе спросила Слава. – Давай, я завтра свой фирменный сварю, а?
Надя вспомнила, что не ответила Ярославе отказом на просьбу пожить у нее два дня. Впрочем, это была не просьба, а скорее, утверждение.
– О! И котлет накрутим! – Слава подбросила на ладони пачку фарша, но, наткнувшись на Надин взгляд, вернула фарш на полку холодильника. – Да это я так… – она вдруг потеряла всю свою самоуверенность. – Хочешь, я прямо сейчас уйду?
– Куда? – хмыкнула Надя, выгружая спиртное на подоконник.
