Мелджин Брук - Слепое пятно
Шел процесс полного его разрушения этой женщиной. И видеть себя таким вот — это уверенности не прибавляло.
Он поискал кого-нибудь, кто смотрел бы на нее. Одного нашел, за два столика от себя — то ли бессмысленно смотрел прямо перед собой, то ли его заворожила платина волос Мэгги, сверкающая на ярком солнце. Сосредоточен взгляд был не на ее лице, но Джеффу достаточно хорошо был виден ее профиль, чтобы стало ясно: по этому профилю много не прочтешь.
И еще — что у нее изумительно красивый рот.
Она обеими руками поднесла к губам чашку. Если смотреть под любым другим углом, фарфоровый ободок скрыл бы ее губы, и он не услышал бы этого в ее голосе, когда она напомнила:
— Винтерс?
— Винтерс, — повторил Джефф, — так звали камердинера моего дяди. Его первого камердинера, второго, третьего и четвертого.
У нее сжались углы губ:
— Понимаю.
Нет, она не понимала. Пока что. Очевидно, сочла, что Колин, сын богатого английского графа, из лени называл всех своих камердинеров Винтерсами, чтобы не запоминать настоящие имена.
— Все они были из семьи Винтерс. Сыновья и внуки. Один племянник. Но первые два были на службе у дяди, когда он стал вампиром. Всякий раз, уезжая из Бомонт-Корта, он брал с собой Винтерса. И в тот раз, когда он был проклят, первый Винтерс был с ним.
Он не сомневался, что о проклятии Мэгги известно. Она не могла не заметить, как мало у дяди в особняке зеркал. Любой другой вампир видит свое отражение, но примесь драконовой крови стирает дядино. Для личности столь тщеславной, как Колин Эймс-Бомонт, невозможность лишний раз убедиться в своей красоте — поистине проклятие.
— А, — тихо сказала Мэгги. — Не просто слуга — джентльмен при джентльмене. Человек, которому он доверяет то, чего не может сам: следить за своей внешностью и защищать его во время дневного сна.
— А еще, по словам дяди Колина, этот человек в ранние годы проклятия был одним из немногих якорей, не давших ему сорваться в бездну безумия. — Вторым, разумеется, была семья. — После Второй Мировой Винтерса не было — не было, во всяком случае, в качестве слуги моего дяди. Его поддержка помогла семье Винтерс подняться в классе настолько, что когда моя бабка выходила за одного из Блейков, это не было встречено скептическим недоумением. Дядя Колин решил, что не подобает членам его семьи служить в камердинерах, и поэтому начал одеваться сам.
Она очень осторожно поставила чашку на блюдце:
— Ваша бабка была Винтерс?
— Да. И блондинкой она была не больше, чем я. — Он приподнял стакан сока в приветственном жесте. — И вот, Мэгги, история имени Винтерс. Можете из нее делать любые выводы.
Если она и сделала какие-либо выводы, то делиться ими не спешила. Вместо этого медленно стала жевать кусок тоста.
Джефф по ее молчанию решил, что история произвела впечатление. Хорошо, подумал он. Очень хорошо.
Даже если это значило, что он сволочь, раз ей рассказал. Он знал, чего она ищет, что сформировало ее психологический профиль. Эта цепь событий началась с того, что одна молодая женщина дала Мэгги свою фамилию и ничего больше, а дальше Мэгги двенадцать лет таскалась из одного приюта в другой. Стабильность Мэгги обрела у приемных родителей, которые не могли иметь детей и усыновляли сирот не из любви, а по чувству долга. Отец был военный до мозга костей и установил жесткий регламент во всем, что касалось жизни детей. Это была та четкость, в которой нуждалась Мэгги, но ощущение своей семьи, которого она так жаждала, она испытала уже только на службе.
ЦРУ об этом знало и воспользовалось этим, беря ее на работу. Управление полагалось на ее преданность — не только своей стране, но и товарищам по работе. Но всего того, что дало ей ЦРУ, оказалось мало, когда ей приказали ликвидировать Джеймса.
И Джефф тоже чувствовал себя сволочью, используя это знание, — но он был решительно настроен ради блага своей семьи сделать все, что понадобится.
В этот момент она ушла из его поля зрения. Черт побери! Тот, чьими глазами он смотрел, вышел из забытья и отвернулся.
Когда он снова вошел в зрение Мэгги, она разглядывала его лицо.
— Я удивлена, что Эймс-Бомонт при его стремлении опекать своих не пытался заставить вас бросить эту профессию.
— Пытался, можете не сомневаться. В первый раз, как меня ранили, он грозился каждый месяц ломать мне ноги, чтобы удержать в постели.
— В первый раз?
— Шрам, который вы видели, остался с последнего раза. Это было восемь месяцев назад, в Колумбии. А в первый раз я оказался слишком далеко от всех учреждений «Рэмсделла», и меня не залатали вампирской кровью.
Судя по движению головы, Мэгги кивнула.
— У Сэра Щена есть аварийный запас крови в хаммерспейсе. Мне пока не приходилось ее использовать, и я не знала, что она настолько хорошо лечит.
— Не совсем она чудотворна. От других случаев кое-какие шрамы остались. — Он подумал, действительно ли его свободная поза и намек на улыбку воспринимаются ею как непринужденные, как ему и хотелось бы. — И благодаря этой крови желание дяди Колина вскоре исполнится.
Ее поле зрения чуть потемнело на краях, будто она прищурилась:
— Это как?
— «Рэмсделл» строит новый филиал в Сан-Франциско. В центре исследований будет кровь, чего дядя Колин раньше никогда не допускал — и, соответственно, меняется круг моих занятий. Я возглавлю безопасность и оперативную работу, а сам буду браться за задания только в случае необходимости. И тогда применять более прямые подходы.
— То есть не прикидываться раздолбаем.
Он сумел не вздрогнуть. Даже зная, что «раздолбай» было правдой, да черт побери, он намеренно был раздолбаем, все равно слышать такое от нее было неприятно.
— Да.
— И жить будете в Сан-Франциско.
— Да.
— Почему такая перемена?
— Пора. Я так долго защищаю семью, что свою завести не было времени. — Какого бы вида ни была эта семья. — И я вернулся из Колумбии, а Трикси — нет.
Она снова посмотрела ему в лицо.
— Она была вашим… поводырем?
— Десять лет подряд. — В груди привычно сжалось сердце, он подавил эту боль. — Она меня избаловала. Ездить без нее — совсем не так заманчиво, как было. Поэтому, когда дядя Колин поделился со мной планами о Сан-францисском филиале, я сказал, что готов помочь.
Ее взгляд остановился на его губах, потом переместился на экран лэптопа с фотографией маяка.
— У моих шрамов нет интересной истории, — сказала она. — Хотела бы я уметь глотать пули: это значило бы, что я шла на рассчитанный риск. Но это была просто ошибка. Пошла налево, когда надо было направо. И не могу сказать, кто меня оттуда вынес.
