Лана Балашина - Принцесса дачного поселка
Мне показалось, что Лера старается никак не обращаться к Андрею, зато демонстративно подчеркивает старую дружбу с Гошей. Впрочем, на мой взгляд, вполне четко дала ему понять, что продолжения не следует. Зачем?
Где-то звонил телефон.
Я с трудом разлепил глаза, и сразу же сощурился. Солнце вовсю просвечивало сквозь полоски жалюзи. Телефон звонил, не умолкая. Я прислушался, потом засмеялся от удовольствия.
Конечно, это не телефон, это какая-то букашка звонко цокает, как будто непрерывно стучит крошечным звонким молоточком.
Я распахнул окно. О Господи, красота-то какая!
Окна кабинета, где меня вчера разместили на ночь, выходят в сад позади дома. Здесь все цветет и благоухает, как это бывает только на юге.
Где-то в залитой солнцем листве устроились кузнечик или цикада, которые меня разбудили.
Я натянул шорты и майку, спустился вниз. В кухне никого не было, но на столе стоял поднос с едой, и лежала лаконичная записка: «Мы на море до 11-ти часов». Рядом лежала связка ключей.
Я глянул на часы. Ого, уже одиннадцатый час!
Я умылся, съел бутерброд с холодным мясом и листом салата, который лежал под салфеткой на подносе.
Потом прошелся по дому, заскучал и решил встретить Леру с детьми. Заодно хоть гляну, где тут море.
Стоя на ступенях мраморной лестницы, я огляделся.
У крупных валунов обнаружил тех, кого искал. Лера читала книжку, лежа в шезлонге, а дети рядом выкладывали на песке какие-то фигуры из камней и раковин.
Я подошел к ним и уселся у ног Леры, скрестив ноги.
Сашка сморщила нос и засмеялась:
— Ну, ты и соня!
Я пожал плечами.
— Вы же сами меня не разбудили.
Она кивнула:
— Это мама Лера не дала.
Я поднял на нее глаза и сдвинул на лоб темные очки.
— Ты ведь в отпуске, когда еще удастся выспаться? Позавтракал?
— Ну да, спасибо. Я съел бутерброд.
Она предложила:
— Хочешь кофе? Здесь, в кафе, варят по-турецки, на песке, с пенкой. Пойдем? — Она оглянулась на веранду кафе и махнула рукой здоровяку, вышедшему на крыльцо и пристально смотревшему в нашу сторону. Он кивнул Лере и, видимо, успокоившись, ушел в прохладную тень веранды.
— Это еще что за гоблин? — хмуро поинтересовался я.
Сашка и Данил захохотали, а Лера смутилась.
— Понимаешь, это Толик им поручил за нами присматривать. Все-таки сейчас полно всяких отморозков. А я и рада — зачем нам лишние проблемы?
Я удовлетворенно вздохнул:
— Значит, вы тут под присмотром. А я, честно сказать, переживал.
Лера настороженно скосила на меня живые карие глаза, но не нашлась, что ответить. Зато Сашка ехидно заметила:
— То-то я думаю, чего ты так рано заявился.
Я пробурчал:
— И вот она, дочерняя благодарность. Отец с ума сходит от беспокойства, а дочь строит насмешки.
Лера отложила книжку, поднялась:
— Давайте купаться, и пора уходить. Солнце уже высоко, сейчас жара начнется.
Детей и упрашивать не надо, мигом в воду попрыгали.
По случаю моего приезда мы остались поплавать еще часок. Даже белокожая Сашка уже загорела за эти дни, думаю, ей это не будет вредно, а уж о Даниле и говорить нечего.
Разморенные жарой и морем, мы с Данилой уселись на веранде с нардами. Он очень прилично играл. Лера с Сашей взялись накрывать стол к обеду. Лера попросила:
— Принеси из холодильника половину помидора, я сделаю греческий салат.
Я недоуменно поднял брови, но Саша, увидев мое изумление, пояснила:
— Папа, здесь все, как в стране великанов: помидоры огромные, как моя голова, и почему-то розовые, фасоль — это не зернышки, а стручки, похожие на те, что растут на акациях у нас дома. Клубника — с кулак размером, черешню засунуть в рот невозможно, приходится откусывать. Это мама Лера любит все крупное. Она говорит, что в мелком виде любит только грибы и огурцы.
— Даже так? — засмеялся я, а Лера покраснела и сердито на меня посмотрела.
На обед девчонки нажарили целую сковороду мяса и засыпали его маринованным луком, сделали салат из безумно вкусной половинки помидора и брынзы, порезанной кубиками, с маслинами, зеленым листовым салатом и оливковым маслом.
Я вспомнил потрясающий суп из фасоли и спросил:
— А вчерашнего супа не осталось? Если честно, давно я ничего вкуснее не ел.
Лера раскраснелась от удовольствия и разогрела для меня густой, ароматный, обжигающий губы красным перцем суп, и положила мне прямо в тарелку здоровенный кусок мяса на косточке.
Потом из холодильника извлекли мгновенно запотевший на жаре кувшин с ледяным смородиновым компотом.
Наконец, мы с Данькой откинулись на стульях, и он торжественно заявил: «Щас спою».
На что Саша холодно объявила:
— Пой, не пой, а посуду мыть придется.
Несмотря на угрозы, со стола убрали все вместе, причем, по-моему, мы с Данькой там больше мешались. Я остался с сигаретой на веранде, а дети с Лерой поднялись в дом, как они пояснили — читать вслух.
Через некоторое время я поднялся в дом, и нашел их по хохоту, доносившемуся из большой спальни на втором этаже. Они лежали на огромной кровати по обе стороны от Леры, которая читала вслух, кажется, про Тома Сойера.
Я встал у притолоки, и Саша досадливо позвала:
— Ну, и что стоишь? Иди к нам.
— Можно? — неожиданно церемонно спросил я, и Лера кивнула.
Я улегся рядом с Сашкой, и через минуту уже хохотал вместе со всеми. Данька приподнялся на локте:
— Это здорово, что папа Сережа к нам присоединился, теперь он тоже будет читать в свою очередь.
От неожиданности я примолк, но Лера за меня вступилась:
— Нет, у него отпуск, пусть отдыхает.
Лера читала очень выразительно, но через некоторое время я уже вслушивался только в ее интонации... Комната была прохладная, подушка — большая и уютная... Короче, я уснул.
Через некоторое время проснулся, свежий и выспавшийся, что со мной редко бывает после дневного сна. Некоторое время полежал, прислушиваясь к тишине комнаты, потом осторожно повернул голову и увидел, что рядом, на подушке, разметав волосы и подложив руку под щеку, спит Лера. Я виновато подумал, что утром выспался, а она поднялась рано. Дети, видно, давно убежали. Снизу доносились характерные шумы компьютерной стрелялки.
Я тихо полежал, безнаказанно любуясь пушистыми ресницами и припухшими губами. Потом мой взгляд скользнул ниже. Если бы я протянул руку, то мог бы коснуться ее бедра, туго обтянутого домашними выстиранными джинсами.
Я не сделал этого. Ресницы ее дрогнули, и я подумал, что не знаю, как она отнесется к такому разглядыванию. Я перевел дыхание и, не желая ее смущать, поднялся и тихо вышел.
