Александра Матвеева - Банкирша
Сидеть в четырех стенах стало невозможно, и я нашла себе дело. Дела с перерывом на обед хватило на весь день.
Я подъехала к началу прощального спектакля моих друзей. Оставалось всего несколько минут, я волновалась, боясь опоздать. Наталья взяла с меня слово, что я обязательно буду.
Гастроли русского молодежного театра вызывали интерес. Спектакли шли с аншлагами. В фойе толпилась изысканная публика.
Я остановилась перед большим зеркалом и с удовольствием осмотрела себя с ног до головы. Нет, день прожит не зря.
В антракте я отправилась за кулисы, и все встречные-поперечные провожали меня взглядами. В большинстве взглядов сквозило восхищение, в некоторых зависть. Нет, день прожит не зря.
Наталья в грубом гриме и робе из мешковины сидела в своей гримерке, задрав на стул ноги, и с отвращением смотрела на себя в зеркало.
Хотя, на мой взгляд, причины для отвращения у нее не было. Играла она прекрасно. Впрочем, кто их, актеров, поймет?
В зеркале отразилось мое лицо, и глаза Натальи полезли на лоб.
— Олька? — неуверенно начала она, скинув ноги со стула и приподнимаясь. — Нет. Ой, кто вы? — испугалась девушка.
Это было именно то, что я хотела. День прожит не зря.
Черный парик, синие линзы и темная тон-пудра изменили мое лицо. Кожаный костюмчик и высокие каблуки сделали неузнаваемой фигуру.
То, что я получилась похожей на Ольгу, было чистой случайностью, но очень удачной, и всем страшно понравилось. Артисты веселились словно дети. Они называли меня Олечкой все время, пока мы пили в ресторане, отмечая окончание гастролей.
Было шумно, весело, душевно… Как бывает только в пьяной актерской компании. Мы все отдыхали душой. Но ресторан закрылся. Тогда мы поехали в гостиницу, забрали вещи, выписались и отправились в аэропорт. Там ресторан работал круглосуточно.
Мы продолжали кутить в ожидании нужного рейса.
Мои друзья должны были улететь поздней ночью, вернее даже, очень ранним утром.
* * *Я очень устала за ночь и, проводив друзей, расположилась в одном из кресел в зале ожидания и вытянула гудящие ноги. Они сразу привлекли внимание какого-то хорошо одетого господина моих лет (имеется в виду мой возраст по паспорту).
Господин обратился ко мне по-немецки. Я ответила. Немец обрадовался и оживленно залопотал, признав во мне соотечественницу.
Герр Гросс наговорил мне комплиментов, вручил свою визитку и с откровенно огорченным выражением поспешил регистрироваться на франкфуртский рейс.
Я же, гордая своим берлинским произношением и отягощенная выпитым за ночь, продолжала оставаться на месте и продолжала оставаться немкой. (Ну вроде как.) Причем настолько вжилась в роль, что на обращенный ко мне по-русски вопрос машинально отреагировала недоумением: «Вас?»
Мужчина повторил вопрос на приличном немецком языке явно московского разлива. Я заинтересованно взглянула на него. Для моего интереса было несколько причин. Во-первых, он был молод и хорош собой, во-вторых, он был русский, а в-третьих, он спросил:
— Не объявляли ли посадку московского рейса?
Этот мужчина пришел встречать самолет, на котором я прилетела бы из Москвы, не случись со мной приступа помешательства. В приливе неожиданного раскаяния я призналась себе, что причиной приступа была ревность, то есть я признала, что помешалась от ревности. Это самопризнание очень расстроило меня, и я обиделась на симпатичного мужчину.
Не подозревая о вызванных им чувствах, мужчина уселся в кресло, соседнее с моим, и достал из кармана фотографию.
Я покосилась через плечо на снимок, и мой рот сам собой широко раскрылся. На паршивеньком полароидном снимке вполне различимо было только лицо. Я, судя по всему, не позировала, да и вообще о съемке не подозревала. Просто что-то кому-то говорила, нахмурив брови и опустив уголки рта, недовольно и сурово.
В моей голове не появилось ни одной мысли. Я сидела рядом с человеком, который зачем-то держал в руках мою фотографию, и даже не пыталась понять, что бы это могло означать. Мне было тоскливо и страшно.
Мимо потянулся косячок пассажиров московского рейса. Такие привычные, узнаваемые лица, отличающиеся от других европейцев — скучных и пресыщенных. В глазах наших — жажда жизни и жадный интерес к окружающему. Мне захотелось присоединиться к ним, будто я только что прилетела, как и планировал господин Скоробогатов.
Но приходилось сидеть и ждать. Я и ждала — неизвестно чего, но очень терпеливо. Притаилась, словно кошка перед мышиной норкой, и ждала.
Дождалась. Через несколько минут после того, как стеклянные двери пропустили последнего «москвича», откуда-то вывинтился коротко стриженный качок в очень хорошем, но как будто великоватом ему костюме.
Я знаю, что может скрывать такой мешковатый пиджак. Юра неизменно сопровождает меня в таком пиджаке. Но Юра его обычно не застегивает, а у крепыша пиджак застегнут.
Мое кресло расположено так, что с одной стороны кресло занято держателем фото, а с другой стороны свободное. Крепыш поворачивает в мою сторону круглую голову. Я вижу это сквозь щелочки под опущенными ресницами. Он явно собирается попросить меня пересесть, но, убедившись, что я крепко сплю, остается стоять.
— Ну что? — спрашивает тот, что сидит.
— Стюардесса ее не помнит. Она говорит, что свободных мест в бизнес-классе не было.
Я мысленно хвалю Юру. Молодец. Пристроил билет, который я ему сунула уже в аэропорту, улетая с театром.
— А у тебя что? Не видел? — теперь интересуется качок.
— Нет. Никого похожего.
Голос соседа звучит удрученно. Его собеседник тоже расстроен.
— Странно! Не могли же мы ее пропустить…
Парни говорят по-русски, быстрым шепотом, просто на всякий случай. Они уверены, что спящая рядом немка если и слышит их, то не понимает.
— Что будем делать? — спрашивает стоящий. Мне ясно: он признает первенство напарника.
— Поедем в гостиницу.
В эту минуту моя сумка, до сих пор лежавшая у меня на коленях, падает на ногу стоящему. От неожиданности он громко, словно заказывая в кабаке, восклицает: «Блин!», и я делаю вид, что просыпаюсь.
Секунду мои глаза, мои ярко-синие глаза, непонимающе смотрят на юношу. Потом я понимаю, как он хорош, и со сладкой улыбкой интимно шепчу-выдыхаю немецкое извинение. Мальчонку проняло. Он тоже улыбается и наклоняется за сумкой. Я тоже наклоняюсь, и мы вперяем глаза за пазуху друг другу.
То, что увидел парень, ему, судя по участившемуся дыханию, понравилось.
То, что увидела я, мне не понравилось совсем. Хотя подтвердило мою догадку.
Сдвинувшийся с литого плеча пиджак оголил полоску толстой коричневой кожи. Плечевая кобура.
