Виктория Платова - После любви
– Да.
– Потрясающая, удивительная история… Я поверить не могу!
– Что же говорить обо мне, Алекс?
– Потрясающая история, потрясающая вы…
Еще мгновение назад Алекс стоял в полуметре от меня, теперь я оказываюсь в его объятьях.
– Черный цвет вам идет, Сашa, – шепчет мне Алекс. – И эта стрижка. И этот город. И это имя. И этот мир… Он очень вам клипу. Вы… Вы позволите поцеловать вас?
Ответа на риторический вопрос не требуется. Губы Алекса касаются моих, и я снова оказываюсь на заснеженной вершине, едва не задохнувшаяся от разреженного воздуха, ослепленная, дрожащая и полная торжества.
– Теперь нам и правда пора уходить. – Алекс первым приходит в себя. – Сейчас я принесу рюкзаки… Мы выйдем отсюда и отправимся ко мне.
– К вам?
– Зачем вам возвращаться в гостиницу? Остановитесь у меня. Вместе мы разберем бумаги, а потом…
– Что будет потом? – с замиранием сердца спрашиваю я.
– Потом будем решать, как вытащить вас из подполья. Не думаю, что это будет так уж сложно, у меня есть друзья в полиции, довольно высокие чины. Их наверняка заинтересуют материалы, которые вам удалось добыть. Нет, это просто потрясающе! То, что с вами произошло. – Алекс никак не может успокоиться. – Вы умница, Сашa…
Вдвоем мы быстро справляемся с бумагами и рюкзаками. И прежде, чем покинуть потайную комнату навсегда, я кладу в рюкзак, поверх папок, один из оптических прицелов и оба пистолета. Неизвестно, куда подевался третий, – тот, который Алекс вертел в руках совсем недавно. Но и двух будет вполне достаточно.
– Зачем вам это, Сашa? – удивляется Алекс.
– На всякий случай. Может быть, на них остались отпечатки…
– Мерседес?
– Не обязательно Мерседес. Ведь кто-то закрыл вас здесь.
– Да, об этом я как-то не подумал… Нам все еще угрожает опасность… – в голосе Алекса слышна ирония. Или это мне просто кажется?
– Она может находиться прямо за входной дверью…
– Проверить это достаточно легко.
Алекс взваливает на спину оба рюкзака, я ограничиваюсь своим, и мы перемещаемся в зал: Спаситель чуть впереди, я – чуть сзади, как и положено доверившейся Спасителю. От двери, за которой ждет спасение, нас отделяет несколько метров и несколько секунд.
– А что произошло с Мерседес? С настоящей Мерседес? – спрашиваю я.
Покачивающиеся за спиной Алекса рюкзаки замирают.
– Я не знаю. Пришло сообщение о ее гибели, вот и все.
– А где она погибла?
– Вроде бы где-то в Македонии. Маленький городишко рядом с албанской границей. Подробностей пока нет и документального подтверждения ее гибели тоже. Но знаете, – Алекс оборачивается ко мне. – Лучше бы она погибла. Потому что если она не погибла… И все, что мы видели на стенах, – правда… Я больше не хотел бы встретиться с ней лицом клипу. Мерседес – это Мерседес.
В голосе Спасителя мира звучат нотки невольного восхищения, существующего независимо от нас, но являющегося постоянным спутником разговоров о Мерседес. Так же думаю о Мерседес и я, и в этом мы с Алексом похожи.
Мерседес – это Мерседес.
…Тишину мертвой, пустой квартиры взрывает трель звонка. Звонят в дверь: настойчиво, долго, без перерывов. Так может звонить сосед снизу, в случае если его затопило или прорвало трубу между этажами. Так может звонить Ширли, так она и звонила в то время, когда я пялилась на монитор в прихожей, прокручивая пленку, полную визитов из прошлого. Алексу неизвестны тонкости местной жизни, я же (хоть и совсем немного) посвящена в них. Но все равно вздрагиваю и хватаю Алекса за руку.
– Кто это может быть? – спрашиваю я шепотом.
– Уж точно не Мерседес. Она бы открыла дверь ключом. Или подождала бы нас снаружи. Но звонить в собственную квартиру она бы не стала. Это противоречит логике.
Это противоречит логике, тут Алекс прав. Звонок можно расценивать как предупреждение об опасности, а тот, кто сам опасен, никогда не будет предупреждать об опасности других. Тем более врагов, готовых его разоблачить.
– Смотрите, Сашa! – Алекс указывает на монитор, но я и без того уже вижу, что происходит за дверью. Кто стоит за ней.
Женщина.
Но не Мерседес, какой я представляла ее себе все это время. И не Ширли, что было бы настоящим спасением, что сразу бы перевело нашу с Алексом историю из разряда триллера в разряд водевиля. Очки, закрывающие пол-лица, крупные кольца волос, прямые, почти мужские плечи.
– Вы знаете эту женщину, Алекс?
– Впервые вижу.
– Это не Мерседес?
– Конечно же нет! Не смешите! А вы знаете ее, Сашa?
– Я видела эту бедняжку…
– Почему бедняжку?
– Когда я поднималась сюда, мы вместе ехали в лифте.
– Лифт уже пустили? – Алекс не предпринимает никаких активных действий, ограничившись внимательным разглядыванием женщины на мониторе. – А я поднимался сюда пешком. Отвратительная лестница! С Мерседес она несовместима.
Проклятье, он все еще не может избавиться от призрака великой испанки из Нюрнберга! Или не Нюрнберга, из Каталонии, неважно. Из Лондона, Нью-Йорка, с Тимбукту, с Луны. Откуда бы ни вышла Мерседес, даже из чрева кита, даже из могилы, кишащей червями, – ничто не может умалить ее бесстрастного величия.
– Мы вместе ехали в лифте и успели немного поболтать. Она вышла этажом ниже. Тогда я и подумала про нее – бедняжка. Не слишком красива…
– Отчего же, – равнодушно перебивает меня Алекс. – Она мила. Обыкновенная милая замарашка. Сидит за кассой в магазине или что-то вроде того. Что ей нужно?
– Понятия не имею.
– Может, имеет смысл открыть?
– Может быть.
– Тогда открывайте. Вы ведь уже виделись, а значит – почти знакомы. Скажете, что уходите по делам.
– Глубокой ночью?
– Какая разница? Если вас это смущает, скажите, что отправляетесь в ночной клуб. А лишний человек нам не помешает. Убрать нас при свидетеле будет затруднительнее, чем убрать нас просто так. Вы ведь об этом все время думаете?
– Да, – нехотя сознаюсь я.
– Вот и отлично. Покинем это место большой компанией. Открывайте, Сашa!..
Я подчиняюсь, тем более что ничего необычного в просьбе Алекса нет. На то, чтобы распахнуть дверь, уходит доля секунды.
– Доброй ночи, – произносит женщина, и в то же мгновение я чувствую, как что-то холодное упирается мне в спину. – Доброй ночи, Сашa.
– Откуда вы… знаете мое имя? – Штырь в спине беспокоит меня гораздо больше, чем волчья улыбка женщины. Чем то, что она назвала меня по имени.
На ней все тот же газовый шарф, тот же пиджак пастельных тонов, та же блузка. Но теперь они не кажутся мне органичными, они достались женщине явно с чужого плеча, как я не заметила этого раньше? Как я не заметила, что в ней есть что-то неестественное? Неправильное, непропорциональное?
