Светлана Климова - Ловушка горше смерти
— Ванька, разве можно говорить в таком тоне о своем отце! — воскликнула Лина и придвинулась к мальчику. Иван промолчал.
— Он так много сделал для тебя… Вот ответь, пожалуйста, на один такой вопрос — почему ты ни разу не сказал ему «папа»?
— Я и тебе редко говорю «мама», — пробормотал мальчик, отворачивая лицо.
Она, волнуясь, взяла его за руку и проговорила:
— Ты ведь не любишь его? Почему?
— Я всех люблю, — сказал он, осторожно вынимая ладонь из ее холодных пальцев. — Не будем об этом. Расскажи мне лучше о деде, на которого я, по твоему мнению, похож. Обликом.
— Тебе Манечка, наверное, о нем говорила.
— Кое-что, когда я был совсем маленьким, мне и не запомнилось. Она и о моем отце рассказывала.
— Об Алеше? — живо спросила Лина. — Интересно, и что же? — Не помню, — сказал мальчик, — по-моему, она считала его очень сдержанным и рассудительным человеком.
— Это она в воспитательных целях, — сказала Лина, она почти не знала Алексея Петровича. Когда ты родился, его не было.
— А где же он находился?
— В командировке, — проговорила Лина. Это была крайне взрывчатая тема, и к ней они уже не впервые приближались в разговорах. Иван абсолютно не ведал, где провела Лина первые пять лет его жизни, — она навсегда запретила себе даже намеком касаться этого, малодушно опасаясь потерять любовь сына. Поэтому в ход иной раз шли даже какие-то нелепые и лживые легенды.
— Дедушка, мои отец, погиб, когда мне было семь лет. Я тогда поступила в хореографическое училище, но Манечке пришлось вскоре забрать меня оттуда, и мы переехали в меньшую квартиру в районе Измайловского парка.
— Это в Москве?
— Да. Там через год она отдала меня в балетную студию при Дворце культуры, потому что я, упрямая, до безумия любила танцевать и еще долго надеялась стать настоящей балериной… Дедушка каждую зиму уезжал в Домбай со своими сослуживцами — на две недели, кататься на лыжах. Он никогда не брал отпуска летом, и Манечка терпеливо отсиживала круглый год в городе. Впрочем, ведь она работала — сначала в театральном институте, а затем, после его смерти, в районной библиотеке. Она ведь по образованию филолог… Отец сломал позвоночник в двух местах, друзья привезли его маме уже полумертвым, а в больнице он сумел покончить с собой. Он не смог бы жить в таком состоянии — в характере твоего деда была постоянная тяга к риску.
— А дальше? — спросил мальчик.
— Что — дальше? Дальше мы жили вдвоем с мамой. Я не помню — обычная жизнь, заполненная всякими повседневными делами. Балериной я не стала. Мы жили не очень богато, — сказала Лина, усмехаясь. — Пойдем, Ваня, все эти разговоры совершенно ни к чему…
Однако чем старательнее женщина избегала говорить о себе с кем-либо, тем настойчивее обращался к этой теме сам Коробов, будто они с мальчиком вдруг поменялись местами, и Алексей Петрович все пристальнее вглядывался в ее прошлое.
— Что за блажь, — говорила в этих случаях Коробову Лина, — ты никогда прежде не интересовался тем временем, почему именно сейчас? До чего ты хочешь докопаться? Принимай меня такой, какая есть, что могут добавить к твоему знанию обо мне какие-то там факты моей биографии? Я-то ведь не расспрашиваю, чем ты был занят в годы, когда мы не были рядом. Ты женился на мне, у нас дом и дети — давай думать о будущем.
Сама же Лина гнала от себя прочь не только воспоминания, но даже и тень мыслей о том, что необходимо в чем-то разбираться и что-то выяснять. Для нее, как только она вновь встретила Алексея Коробова и потеряла мать, жизнь перестала быть бессмысленным потоком дней и событий, обрела конкретность очертаний и полноту звучания. Даже частые неудачи, а также слабость и неуверенность в себе Алексея Петровича, все чаще обнаруживаемые теперь Линой, не смущали ее.
— Я люблю тебя, и довольно, — упрямо повторяла она. — Чего тебе еще нужно?
Коробов хмыкал, барабанил по столешнице.
— Я все тебе рассказал: и почему мне пришлось жениться на другой после нашего с тобой знакомства, и о том, что затем произошло, с чего началось все это беспросветное безденежье… Ты очень скрытная, Полина.
— Брось, — говорила Лина, — ты хороший человек и прекрасно относишься к нам. То, что ты больше не связан с этой опасной работой, меня в высшей степени устраивает. Имея семью, невозможно оставаться в той системе. Охрана, выбивание долгов, какой-то крутеж… Не без прибыли, но и постоянный риск. Нам разве чего-то не хватает?
— Хватает, — отвечал Коробов. — Только все это — твои деньги. И ты ни разу толком не сказала — откуда они у тебя?
— Разве? — переспросила Лина. — Наследство…
— Чье?
— Маминого племянника, — коротко и раздраженно отрезала она. — Он был одинок, болен и не беден. И хватит этих глупых допросов. Скажи мне лучше, что за человек этот кореец и что вы с ним затеваете за моей спиной?
— Знаешь, — оживился Алексей Петрович, — это кое-что обещает. Игорь скупает в Крыму участки, в основном через подставных лиц. Их у него уже несколько, пригодных для застройки. Если вложить деньги в этот бизнес, то процент таков, что лет через пять можно построить и собственный дом.
Представляешь — дача у моря, где ты сможешь проводить каждое лето с детьми!
— И сколько же нужно?
Коробов назвал сумму. Лина удивленно взглянула на него и спросила:
— Где ты их возьмешь?
— Займу.
— Ты ведь едва-едва вернул деньги этому Марату, Ванькиному тренеру.
— У меня есть другой источник. Надежный. Я договорюсь с Игорем, что часть моей прибыли будет идти на погашение долга. Это хорошее дело. Земля, недвижимость — что может быть в наше время надежнее, — добавил Коробов.
— Подумай, все взвесь и сообщи мне, Алеша, окончательное решение. Я смогу дать тебе пять тысяч.
— Долларов? Откуда? — изумился Коробов. — Опять наследство?
— Лежат в банке, — улыбнулась Лина. — Я их не трогала, не считая процентов. Я дам эти деньги, потому что мне всегда невыносимо хотелось иметь свой дом подальше от нашего паршивого Харькова, к которому ты так нежно привязан.
— Чем тебе не нравится город? — обидчиво воскликнул Алексей Петрович.
— Всем, — быстро сказала Лина, — и прежде всего тем, что он сумрачный, безликий и в то же время двуличный и похож на огромную грязную подворотню. Я выросла в Москве и не могу привыкнуть к нему.
— Напрасно, — окончательно обиделся Коробов, — он не так уж и плох. И люди здесь славные. Ты просто засиделась дома и ничего вокруг уже не замечаешь.
Что тебе мешает съездить в Москву?
— У меня там никого не осталось…
— Вот видишь! И Харьков здесь ни при чем. Почему ты оказалась здесь? Ты никогда не говорила.
