Алла Полянская - Женщина с глазами кошки
Пленник стонет сквозь зубы и пытается испепелять меня взглядом. У него смуглое лицо, прямой нос и густые брови. А в больших черных глазах, удлиненных, окрыленных прекрасными ресницами, — кстати, у кого, где я видела подобные? — такая злость, что гремучая змея нервно курит под балконом. Только, чико, мне не страшно. Мне уже ни от чего на свете не страшно, но ты пока об этом не знаешь. Ты лежишь тут связанный и не желаешь поддерживать светский разговор. Ладно, сейчас я научу тебя манерам. Правда, тогда наши отношения перейдут совсем в другую фазу, и тебе же будет лучше, если не станешь доводить меня.
— Как знаешь. Мне, в конечном итоге, безразлично твое имя. Ты и жив-то еще просто потому, что я хотела порасспросить тебя о некоторых вещах. Но если нет — значит, нет. Умрешь безымянным.
— Ты этого не сделаешь!
— Ты так думаешь? Напрасно.
Я принимаюсь за осмотр поклажи ночного гостя. Практичная вещь — рюкзак. Что у нас тут? Початая бутылка бренди, несколько банок консервированных бобов со свининой, военная аптечка первой помощи американского производства, коробка патронов к пистолету тридцать восьмого калибра. А сам-то где? Я слишком быстро связала парня, так что оружие должно быть где-то при нем. Надеюсь, он не боится щекотки?
— Я убью тебя.
— Ты, наверное, знаешь по-английски только эти слова? Не напрягайся, мне все равно.
— Я убью тебя.
— Твои речи чересчур однообразны, тебе не кажется?
Пистолет такой же, как и у меня. Отлично, значит, теперь моя боеспособность улучшилась, и это меня по-настоящему радует. Хоть что-то приятное случилось.
— Ну, и что мы решим, амиго? Поговорим или мне сразу пристрелить тебя?
— Тори!
Однако не вовремя Эд решил поучаствовать в разговоре. Впрочем, все равно пора уколоть ему антибиотик. Рана его имеет весьма приличный вид — если и дальше так пойдет, возможно, удастся избежать воспаления и через неделю журналист сможет вести более-менее нормальный образ жизни.
— Тори, что ты собираешься сделать?! — Эд ошеломленно смотрит на меня.
— Ты о чем?
— Ты намерена убить пленника?
— Да. А что?
— Это же варварство! Ты не можешь…
— Конечно же, могу. Хотя ты прав, стрелять не стоит, звук выстрела далеко слышен, да и патрон жаль. Поэтому я просто перережу ему горло.
— Прекрати паясничать! Ты знаешь, о чем я. Ты не можешь убить этого человека, он ничего плохого нам не сделал.
— А ты предлагаешь подождать, пока сделает? Смотри, какой здоровяк! И он-то ни минуты бы не раздумывал, просто убил бы нас, и все. Здесь такой мир, Эд, и ты либо живешь по его законам, либо умираешь молодым, и тогда тебе нет дела ни до каких законов.
— Но это невозможно! Я ушам своим не верю!
— Тебе лучше поскорее начать им верить. И не зли меня.
— А то ты и меня убьешь?
— Правильно. Наконец ты понял.
— Кошмар! В голове не укладывается!
Но я его уже не слушаю. Ох уж мне эти янки с их странными взглядами на неприкосновенность человеческой жизни! Устроить бурю в пустыне, стереть с лица земли небольшую страну, отравить кого-нибудь газами можно, поскольку делается из государственных интересов, а убить связанного бандита варварство? Не вижу логики. Но и нет смысла искать ее среди этих образцовых граждан. Американцы далеко не так свободны, как всем рассказывают. Например, они не могут дать ремня собственным распущенным детям, чтобы хоть немного привести их в чувство, надеть днем яркие украшения и поухаживать за понравившейся женщиной. Да и вообще они не в состоянии общаться между собой без адвокатов и психологов. А главное, янки совершенно не способны понять, что никто не обязан жить так, как того желают они, а потому ужасно злят меня. Сейчас, скажем, злит присутствующий здесь представитель сего племени — журналист Краузе.
— То есть ты предлагаешь отпустить пленника?
— Да. Потому что это правильно!
— Ответ неверный. Ты не в теме, так что лежи молча, пока цел.
Я снова поворачиваюсь к ночному «гостю». А тот уже скоро прожжет во мне дырку своим взглядом. Нет, чико, у тебя в башке единственная извилина, и та от бейсболки. Нож у меня острый, и зарезать тебя для меня не проблема. Я даже не стану париться, пряча труп — просто вытащу наружу и оставлю в джунглях, за считаные дни от него ничего не останется.
— Парень, ты не хочешь мне сказать, что это за приятная местность?
— Перу. Или Колумбия.
— Ага. А точнее?
— Джунгли.
Кажется, ему хочется развлечься. Ладно, давай поиграем, я не против. А потому снова даю пленнику ощутимого пинка, и у меня становится намного легче на душе.
— Тори, прекрати немедленно!
— Закрой хлебало, Эд.
Тоже мне, великий гуманист. Прекратить! Да я зла, как все черти ада! Ничего, сейчас всем небо с овчинку покажется, мне надоела эта идиотская ситуация. Если бы не Эд, я была бы уже на пути к… к чему-то, главное — далеко отсюда. А теперь извольте видеть: связанный нахал с одной стороны, с другой — великий гуманист. И ни один из них не добавляет мне радости в жизни, черт подери! Но я намерена исправить положение.
— Знаешь, чико, ты меня заинтересовал. Поэтому я не убью тебя сразу, а немного развлекусь. Ампутирую я у тебя что-нибудь, например член, и просто оставлю здесь как есть, связанного. Как тебе мой план?
— Садистка проклятая, немедленно развяжи его! — Эд надрывается, пытаясь встать. — Так нельзя, Тори!
— Если ты не прекратишь истерику, то сейчас присоединишься к нему. Что ты делаешь в джунглях, чико? Зачем шляешься в темноте, когда все добрые люди спят?
Пленник молчит. Вот болван! А ведь должен понимать, что так себя вести просто нерационально. Уж эти мне латиносы с их гордостью… Лежит теперь мачо недоделанный вместе со своей гордостью, и что? В его возрасте надо быть умнее.
— Чего молчишь? Слова забыл? У меня-то время есть, а вот у тебя — нет. Тебе же, наверное, давно пора отлить, а в штаны не хочется. Я права? Так-то.
— Сучка!
— Ругательством делу не поможешь. Добьешься только того, что тебе в какой-то момент станет нечем отливать. А я буду смеяться до колик.
— Я тебя убью.
Мне надоело. Даже убивать его перехотелось. Да и зачем? Оставлю его здесь в таком виде, и очень скоро все придет к логическому завершению. Парень ведь совсем не Гудини.
— Ну, как знаешь. Жаль, но ты не оставляешь мне выбора.
Я складываю вещи, а две пары глаз следят за мной. Эд, чертов кретин! Надо было мне спрятаться, когда на него напали, и пусть бы те молодчики прикончили его. Так нет же, влезла. Права была тетя Роза, когда говорила: не хочешь себе зла — не делай людям добра. Тетя Роза всегда была права…
