Андреа Жапп - Палач. Костер правосудия
Казалось, Арно де Тизан погрузился в очень давние воспоминания. Серая тень покрыла его щеки. Наконец помощник бальи заговорил сухим безжизненным голосом, не сводя взгляда с мэтра Правосудие:
– Помните ли вы о молодой Эванжелине Какет, которой едва исполнилось четырнадцать? Ее скорее можно было назвать толстой скотиной, чем юной девушкой. Ее назвали в честь паперти той церкви, где она была найдена еще младенцем.
Покопавшись в своей памяти, Ардуин отрицательно покачал головой.
– Вы подвергли ее пытке, и она очень быстро во всем призналась. Согласно законам и обычаям, касающимся женщин в таких случаях, ее предали смерти путем закапывания в землю.
– Сеньор бальи, я исполнил множество пыток и казней, через мои руки прошло множество человеческих созданий. Должно быть, та история была не особенно значительна, раз я не могу ее вспомнить.
– Ну конечно… Но, видите ли, я более чем уверен, что она была невинной во всех смыслах этого слова. Она была ленивой дурочкой и не понимала даже четверти того, что ей говорилось. Большая удача для обвинения и тем более для свидетелей, подтвердивших его слова из чистой любезности, в чем я более чем уверен.
Венель-младший снова попытался вспомнить, но безуспешно. Путь, который когда-то указал ему отец, включал в себя много чего в таком роде: забыть внешность, лица, имена, крики, мольбы. Поняв, что собеседник так и не сможет вспомнить, Тизан продолжал:
– Пять лет назад ее обвинили в жестоком убийстве своей хозяйки, Мюриетты Лафуа, жены чиновника – разбивателя соли[70]. Девушка исполняла самую тяжелую и грязную работу на кухне в доме Лафуа, набожных и почтенных горожан. Такого мнения о них придерживались все их слуги и соседи. Хозяйка была зарублена топориком. Лицо Мюриетты Лафуа превратилось в сплошные кровавые лохмотья. Эвелину Какет нашли сидящей у ее тела; она что-то напевала, держа за руку свою покойную хозяйку. Ее руки и лицо были в крови. Окровавленный топорик был найден в зарослях шалфея в дюжине туазов от дома. Лафуа сжимала в руке серебряный медальон со Святой Девой. Если какой-нибудь бродяга зашел в дом, чтобы обокрасть его, столкнулся с хозяйкой и убил ее, он, конечно, забрал бы медальон, ведь он очень дорого стоит. К тому же решающим аргументом послужило то, что из дома ничего не было похищено. Когда вы, по распоряжению судей, стали пороть ее кнутом, она лишь жалобно поскуливала, что было истолковано как утвердительный ответ. Она ни слова не поняла из ваших вопросов. Тем лучше для нее; ее страдания были недолгими.
Тупое тяжелое лицо, покрытое каплями пота и слезами, слюнявый рот, растянутый в такой неуместной улыбке, предстали перед мысленным взором палача. Она улыбалась даже тогда, когда он мягко подтолкнул ее к яме, вырытой для того, чтобы ее похоронили там заживо.
– Теперь я начинаю ее вспоминать, но очень смутно, – произнес он.
– Она была невиновна, клянусь вам. А значит, убийство совершено кем-то другим.
– Что заставило вас прийти к такому выводу, сеньор бальи?
– Теперь моя очередь опасаться, что меня обвинят в дамской сентиментальности. Да хотя бы то, что она беспрекословно растянулась в этой яме.
– Сентиментальность? Мне было достаточно взгляда женщины. Взгляда Мари де Сальвен.
Но помощник бальи, казалось, не слышал его. Он медленно закрыл глаза.
– Венель… Вот сейчас, в этот момент… у меня полная уверенность, что Господь смотрел на меня тогда глазами Эванжелины Какет, и смертельный холод леденит мои внутренности. Я знаю, Бог не хотел, чтобы она тогда ушла в его Царствие. Какое мне дело, что она была осуждена, как того требовали законы. Мы узурпировали волю Вседержителя! Странное дело, но я к этому уже привык, так же как к множеству других вещей до вашей… выходки по поводу де Фоссея, которая уже стала для меня одним из воспоминаний прошлого. А самые обескураживающие детали я спрятал в дальнем уголке своего разума.
– Обескураживающие? – чуть повысил голос Венель-младший, поднимаясь, чтобы снова наполнить стакан заместителя бальи.
– Ну конечно. Гарен Лафуа, безутешный вдовец, который навещал свои владения, находящиеся в добром лье от его дома, где произошло убийство, переехал из Мортаня в Ножан-ле-Ротру несколько месяцев спустя после ужасной кончины супруги. Почти все слуги последовал туда за ним. За исключением троих, в числе которых была молодая женщина. Все трое выступали свидетелями против Эванжелины.
– И что из этого?
– Слушайте дальше. Один из свидетелей купил себе лавку колбасника, другой – ферму неподалеку от Дансе. Что же касается юной особы, то она удачно вышла замуж за сына крупного маркитанта. Спрашивается, откуда она взяла деньги на приданое? Конечно, не с тех грошей, которые платил ей Гарен Лафуа, который вовсе не славился щедростью.
– Вы полагаете, что ей заплатили за некоторое свидетельство?
– Вроде того.
– И что же она тогда заявила?
– Девица поклялась на Евангелии, что молодая служанка ненавидела свою хозяйку Мюриетту Лафуа, жаловалась на нее и высказывала угрозы в ее адрес. Элуа Талон, чернорабочий, бывший солдат, а теперь наш добрый колбасник, поклялся, что сопровождал своего хозяина, когда тот отправился объезжать владения, и не отходил от него ни на шаг. Альфонс Фортен, третий мошенник – тот, который стал фермером, – свидетельствовал, что утром того дня, когда было совершено убийство, Эванжелина пришла к нему одолжить топорик, заявив, что ей нужно отрубить головы у карпов. Эта просьба его немного удивила, но он, разумеется, ничего такого не подумал.
– А другие слуги?
– Все это и определило ход процесса. Трое других слуг тогда находились в домашней прачечной. Еще двое на телеге отправились в лес, чтобы нарубить там дров. Таким образом, Мюриетта Лафуа оказалась дома одна с Эванжелиной. Некоторые слуги усмотрели в этом умысел обвиняемой, которая ждала удобного момента, чтобы беспрепятственно совершить свое ужасающее деяние. Даже если б и захотела, она была совершенно не способна ни на какую хитрость и тем более расчетливость. Ей бы просто не хватило на это ума.
– Полагаю, слуги отправились исполнять работу по приказу хозяина?
– Ваше предположение совершенно верно, мессир Правосудие. Но история на этом не заканчивается. Через три месяца после убийства жены Гарен Лафуа снова женился на молоденькой и хорошенькой буржуазке из Мортаня. Последнее служит доказательством, что он был с ней знаком еще до переезда в Ножан-ле-Ротру.
– А он что-нибудь унаследовал от первой жены? – поинтересовался Ардуин.
