Татьяна Корсакова - Время черной луны
Кто тут посторонний? Доктор пусть и залетный, но все же не посторонний, а она, Лия, так и вообще пациентка.
– Мужчина, что за маскарад, я вас спрашиваю?! – Петровна больше не смотрит на Лию, ладонь с деформированными артритом суставами уперлась в грудь доктору. – Безобразие! – Быстрое движение – и марлевая маска летит на пол. – Как вы тут…
Да что же это? Разве можно забывать о субординации? Сейчас доктор как разозлится…
Он разозлился…
Рука в резиновой перчатке на секунду зависает в воздухе, потом упирается в подбородок Петровны, надавливает. Голова с жутким хрустом запрокидывается, белая косынка падает на пол, туда же, на пол, оседает безжизненное тело. Лия точно знает, что безжизненное. Такой хруст…
Хочется закричать, прогнать этот непрекращающийся кошмар, но крик застревает в горле. Доктор поднимает маску, прячет в карман халата, оборачивается. Маски больше нет, но есть рука в перчатке, закрывающая пол-лица. А очки больше не кажутся нелепыми. Страшные очки, и в дымчатых стеклах отражается мертвая Петровна…
Она ошибалась, когда думала, что не сможет кричать. Смогла. Горло сжало судорогой, рождающей сначала беспомощное шипение, а потом громкий, отчаянный вопль…
…Боль достигла своего апогея, сжимает голову в стальных тисках и отпустит не скоро. Сейчас бы отлежаться, провалиться в сон, но нет времени.
Пальцы дрожат, замазывая свежей глиной трещину на тонкой кукольной шее. Кукла кричала очень громко, так громко, что появилась трещина, а проклятая боль усилилась в разы.
Плохо. Все плохо. Контролировать ситуацию с каждым днем становится тяжелее. Он силен, но и у его силы есть границы. Работать на таком расстоянии невероятно сложно. Связь все время обрывается. Остается одно – свести расстояние к минимуму. Это потом, а пока нужно спрятать куклу.
Беги, глупая девчонка. Ну, беги же!..
Духи, как же болит голова…
…Крик оказался спасением, невидимым барьером, на который точно налетел тот страшный человек.
Шаг вперед к больничной койке, к ней, Лие. Левая рука все еще прижата к лицу, правая шарит в пустоте перед собой. Секунда – длинная, бесконечная, перетекающая в плавное скольжение обратно. Тихий скрип закрывающейся двери. Все, словно ничего и не было…
Лия зажала рот ладонью, сильно, до крови, прикусила кожу. Это сон, всего лишь ночной кошмар. Или бред, последствия черепно-мозговой травмы. Ей все равно что, главное, чтобы не взаправду. Боль в пропоротой вене, и шприц на полу, и неподвижное тело Петровны… Может, если коснуться морщинистого лица, то наваждение исчезнет? Страшно, но надо же как-то бороться с собственным бредом.
Не исчезло. Ничто не исчезло: ни одноразовый шприц, ни мертвая Петровна. Все взаправду. Все это происходит с ней…
Беги!..
Точно в спину невидимый кто-то толкнул, рывком за волосы поставил на ноги, развернул лицом к окну.
Нет, ей туда нельзя. Это какой этаж? Господи, высоко же… Она боится высоты…
Лучше в коридор, к людям…
Беги!..
Сопротивляться нет сил. Их хватает лишь на то, чтобы подобрать с пола шприц, сгрести со стула пиджак, на ватных ногах подойти к окну, положить ладони на шершавый подоконник.
Вдох…
Выдох…
…Холодно. И лодыжка болит. В голове снова грохот барабанов. И щеки мокрые. Из-за слез? Чтобы понять, нужно рискнуть и открыть глаза, а ей страшно. Всякий раз, когда она открывала глаза, окружающий мир необратимо менялся. В худшую сторону… Но сидеть в темноте и неведении еще страшнее.
Вдох…
Выдох…
…Это не слезы, а всего лишь дождь: мелкий, нудный, не по-летнему холодный. Барабанит по разлапистым кленовым листьям, превращая тусклый свет фонаря в дымное марево, собирается лужицами на обтянутых мокрой сорочкой коленях. Пахнет шерстью – это от пиджака, наброшенного на плечи. Пиджак тоже мокрый, но с ним все равно теплее и как-то надежнее. Пиджак, как якорь, удерживает ее в реальности, не позволяет свихнуться окончательно.
А свихнуться есть от чего. Ведь еще мгновение назад она стояла перед раскрытым больничным окном, а теперь вот сидит на скамейке в пустынном сквере и не может вспомнить, как здесь очутилась. Опять амнезия?..
Не похоже. Все, что было до этого момента, она помнит: и лжедоктора, и мертвую медсестру, и приказ, которому невозможно сопротивляться. Ей велели бежать, и она побежала. Знать бы еще, кто велел и где она сейчас.
Лия встала на ноги, тут же ойкнула, схватилась за распухшую лодыжку. Это еще с пустыря: кажется, она тогда упала и подвернула ногу. А может, из-за побега. Она ведь даже не знает, на каком этаже была палата, с какой высоты пришлось прыгать. И зачем она вообще прыгала, почему не дождалась кого-нибудь из персонала, не рассказала о произошедшем?
А ей бы поверили? В среднестатистических больницах маньяки не нападают на среднестатистических пациенток и не убивают среднестатистических санитарок…
В густых предрассветных сумерках послышались голоса: мужской и женский. Они о чем-то спорили, вибрируя от злости. Нельзя, чтобы ее заметили. Подволакивая больную ногу и стараясь не обращать внимания на подкатывающую к горлу тошноту, Лия сошла с дорожки. Босые ступни заскользили по мокрым кленовым листьям. Удержать равновесие удалось лишь чудом, но за него тут же пришлось расплачиваться.
Ее рвало долго и мучительно. Пустой желудок завязывался в узел, пытаясь исторгнуть из себя хоть что-нибудь. Перед глазами плыли радужные круги, а пальцы судорожно цеплялись за шершавый ствол старого клена. Зато потом, когда желудок наконец угомонился, стало немного легче. Получилось даже разогнуться, медленно, придерживаясь за дерево, чтобы не упасть. Голоса слышались уже с другого конца аллеи. Какое счастье, что на свете есть такие равнодушные люди. Или нелюбопытные. Или слишком увлеченные собственными проблемами…
Все, надо уходить. Скоро окончательно рассветет, и обязательно возникнут новые проблемы. А их и без того хватает. Проблем у нее выше крыши. А сама крыша, похоже, едет. Провалы в памяти, бой барабанов, голос… Понять бы еще, куда она попала, далеко ли до дома. В темноте не разобрать, где заканчиваются деревья и начинается город. Надо просто двигаться вперед, только не по аллее, а вдоль нее, от греха подальше.
Аллея закончилась внезапно, оборвавшись у тяжелых чугунных ворот. Черные завитушечки, грустные херувимчики, похожие на перекормленных младенцев. Теперь она знает, где находится! Хоть тут повезло: от старого парка до ее дома всего сорок минут ходу. Это если быстро и на здоровых ногах. В ее случае нужно постараться управиться за час.
В плотной пелене дождя дом выглядел унылым и сонным. Хорошо, что дождь. А еще удача, что сегодня выходной, все спят, даже дворничиха тетя Шура. Может, даст бог, получится пройти незамеченной.
